Заколдованная душегрея

Через двор, у Феклицы, он тоже Настасьи не нашел. Оставались Авдотьица, великанский рост которой внушал ему неосознанное уважение, и вдова Марьица Мяскова, которая славилась как тонкопряха, но порой подрабатывала и зазорным промыслом.

Дом Авдотьицы ему указали сразу.

Хотя девка и была похожа на перерядившегося кулачного бойца не из слабеньких, однако в домишке у нее было на редкость уютно – и занавески, и полавочники, и скатерка, и половички – все имелось. Вот только занавески оказались задернуты – мало ли кто исхитрится заглянуть! – и в комнатке горела лучина.

Данилка постучал, она отворила, и тут же он, отпихнув Авдотьицу, ворвался. Потому что за ней увидел сидящую на лавке Настасью.

Та встала ему навстречу.

– Выспался? – спросила. – Ну, заходи, коли сыскал…

Ее безмятежность настолько поразила Данилку, что он даже засомневался – не ошибся ли? Мало ли на Москве красивых чернобровых девок? А в этом деле с душегреей могло оказаться запутанным превеликое множество народу…

Пока он недоумевал, Настасья подошла к столу и закрыла лежавший там молитвослов.

– Хорошо, что пришел, – сказала, – а я вот молиться пробовала, да что-то не идет к небесам моя молитва…

– Я про душегрею хотел сказать и про ту бабу… – начал было Данилка.

– Погоди ты со своей душегреей! Навязла она у меня в зубах! – с непонятной злобой отвечала Настасья.

– Да ты послушай, Настасьица…

– И слышать не хочу. Не до душегрей мне. Тебе-то хорошо толковать – у тебя ручки-то чисты… А мне – грех замаливать.

Данилка разинул рот. И точно ведь – двух человек бешеная девка на тот свет отправила.

– Чем это ты их? – не к месту и некстати спросил он.

– Летучим кистенем, – буркнула Настасья. – Мы, девки, не имеем, кто бы оборонил, самим приходится. Мало ли дерьма к нам на Неглинку заносит…

– Вот уж точно, – согласилась Авдотьица. – Я-то и кулаком управлюсь, а вон Феклице недавно глаз подбили.

– Он на ремешке? – сообразил парень.

– На ремешке.

Настасья ответила так хмуро, что Данилка наконец-то догадался – девке неохота толковать о кистенях, и скажи он еще хоть словечко – обложит матерно. И тут же парень вспомнил, зачем сюда явился.

– Ты чего ту бабу увезла? – решительно спросил он.

– Какую еще бабу? – Настасья выглядела удивленной, однако не столько обвинением, сколько странной осведомленностью вопрошавшего.

– Брось, я сейчас с Варварки. Ты приезжала ко двору князей Обнорских и увезла ту бабу, у которой мы давеча отняли мешок с душегреей. На что она тебе?

– А я ее до времени припрятать решила, – снова озаряясь безмятежностью, отвечала Настасья. – Это не твое, куманек, дело.

– Как это – не мое? Ты же знаешь, что мне все нужно, что с той душегреей связано!

– Мне, куманек, нужнее. Да и нельзя ей было там оставаться. Она столько знала, что удивительно, как и до утра дожила.

– Да если я это дело не разведаю – Родька ж под батоги пойдет! Того гляди, и головы лишится!

– Сколько я про того Родьку от тебя слыхала, ему, питуху, батоги только на пользу пойдут, – возразила Настасья. – И не допекай меня, попрошу вон Авдотьицу – и выведет за белые ручки.

– Где баба? – не менее хмуро, чем сама Настасья, спросил Данилка. – Ты ее где-то на Неглинке спрятала! А она мне нужна!

– Говорят же тебе – мне она нужнее! Мое дело похуже твоего будет. Ты-то по шее схлопочешь от конюхов – и они на том успокоятся. А я… а мне…

Она словно бы замялась.

– Что – тебе?

– Не суйся, куманек, куда не след. Ты мне поверь – баба в нужный час заговорит. Она такое знает, что лучше ее до поры под замком держать. И тогда правда про твоего Родьку выплывет.

– Ты что, знаешь правду? – обомлел Данилка.

– А ежели и знаю? – Тут Настасья словно бы вспомнила про Авдотьицу и повернулась к ней. – Вишь ты, какая у нас веселая беседушка получается!

– Расскажи ему, Настасьица, – посоветовала девка. – Куманек тебе неотвязный попался. Расскажи, свет! Не может быть, чтобы не понял!

– Что это я должен понять? – спросил Данилка вроде и спокойно, однако невольно в голосе прозвучало возмущение.

– А то и понять! Ты ж не только Феденьке крестный богоданный, ты и Настасьице кум богоданный. Коли ты за нее не вступишься – больше некому!

– Да что ты городишь! – воскликнула Настасья.

Слова подружки привели ее в ярость. Меньше всего она сейчас была похожа на женщину, которая нуждается в чьей-то защите.

– Что надо, то и горожу! – невозмутимо отвечала Авдотьица. – Послушайся доброго совета – расскажи! То, о чем мы ночью толковали! Расскажи, свет! А я мешать не стану, я к Федосьице пойду, по хозяйству помогу.

И, преспокойно накинув шубейку на плечи, вышла.

– Гляди ты, все за меня решила… – произнесла Настасья. – В последний раз прошу, куманек, – отвяжись! Не хочу я обо всем этом вдругорядь вспоминать!

– Я хочу знать, как это все промеж собой увязано – и Устинья, и та сваха, Федора Тимофеевна, и та девка с посохом, и баба, которую ты от князей Обнорских увезла, – сказал Данилка. – Больше мне знать ни к чему. А это – надобно! Ты ж сказала – правду знаешь!

– Куманек, ты не выпил ли с утра? – вдруг забеспокоилась Настасья.