Заколдованная усадьба

- Значит, Юлиуш станет бедняком? - прошептала девушка.

Удивительное дело: в глубине души она чуть ли не обрадовалась этой новости.

Дегтярь сдвинул брови.

- Один только я могу спасти его.

- Ты, отец?

- Я, с твоей помощью.

Девушка в удивлении воскликнула:

- Ты шутишь, отец?

Дегтярь серьезно покачал головой.

- Разве ты не хотела бы ему помочь?

- Я? - прошептала она.

Дегтярь с нежностью сжал ее руку.

- Готова ли ты со мною вместе уберечь Юлиуша от несправедливости?

- Можешь ли ты сомневаться в этом, отец?

Незнакомец поднял брови.

- А если это потребует известного самопожертвования?

- Самопожертвования? - повторила девушка, широко открывая глаза.

- Скажем, если речь пойдет о твоем замужестве?.. - проговорил он, пристально глядя на дочь.

Девушка снова залилась румянцем.

- Отец,- ответила она чуть слышно,- я всегда и во всем буду послушна твоей воле, твоим желаниям.

Отец улыбнулся с нескрываемым удовольствием, затем его лицо снова стало серьезным.

- Дочь моя,- произнес он изменившимся голосом,- ты знаешь, что я не любил, когда ты вспоминала о своем детстве, и всегда старался избегать этих разговоров. Я открыл тебе,- добавил он, помолчав,- что я твой отец, признался, какому высокому делу посвятил себя, каким благородным целям дал клятву служить, и просил более ни о чем не расспрашивать.

Ядвига с лихорадочным любопытством вглядывалась в лицо отца.

- Я была послушна тебе, отец,- шепнула она.

Дегтярь продолжал серьезным, почти торжественным тоном:

- Сегодня я хочу подготовить тебя к важному признанию.

- Я слушаю тебя, отец.

Дегтярь покачал головой.

- Сначала сама припомни и расскажи мне о своем детстве, обо всем, что ты знала о себе до сих пор и что ты хотела бы узнать еще.

- Значит, я должна…

- Рассказать мне всю свою жизнь до той минуты, когда ты узнала, что я твой отец.

Дегтярь произнес эти слова с каким-то грустным и угрюмым выражением на лице, а девушка опустила голову и задумалась.

Ядвига давно хотела узнать что-нибудь о своем происхождении. До сих пор ей было известно лишь одно - что она дочь человека, который принимает участие в опасных замыслах, а потому не может открыто признаться в своем отцовстве и должен постоянно скрывать от людей свое имя и положение. А ее воспоминания о детских годах были окрашены в такие необычные романтические тона, что казались скорее плодом поэтического воображения, чем куском человеческой жизни.

Теперь, надеясь наконец услышать вожделенные пояснения, девушка торопливо перебирала в памяти события жизни, такой короткой и уже полной тайн.

- Насколько я помню,- начала она, помолчав, - маленьким ребенком я жила в каком-то небольшом городке далеко отсюда, должно быть на Мазурах. Хорошо помню свою мать и человека, которого называла отцом.

Лицо ее собеседника помрачнело еше больше, он сидел, ие поднимая глаз.

- Моя мать была молода и красива,- продолжала девушка,- отец…

- Ее муж,- поправил дегтярь.

- …муж выглядел много старше ее. Он был кузнецом, у него было много подручных, и он редко появлялся в комнате, где жили мы с матерью. Хорошо помню, что он всегда смотрел на меня неласково и часто ссорился из-за меня с моей матерью.

Дегтярь нетерпеливо пошевелился, словно хотел ускорить ход повествования.

Дочь, видимо, поняла и поспешно стала рассказывать дальше:

- Однажды я сидела у окна и играла с куклой, которую сделала для меня мать… В это время около кузницы остановились две кареты. Что-то словно толкнуло меня, я тут же подозвала мать, чтобы она посмотрела на кареты, особенно на первую, запряженную четверкой лошадей, из которой выглядывал какой-то незнакомый мужчина. Бросив взгляд в окно, мать громко вскрикнула и без сил опустилась на ближайший стул.

Тучи на лице дегтяря стали еще темней.

Девушка продолжала:

- Я не обратила на это внимания и с большим интересом разглядывала чудесную карету. Вижу, мой от… мой отчим,- быстро поправилась она,- торопливо подбежал к ней и очень почтительно начал разговаривать с незнакомым господином. Вдруг он влетел к нам в комнату и долго шептал что-то моей матери на ухо. Мать плакала и, как мне показалось, чему-то упорно сопротивлялась. Наконец, поборов в себе что-то, она согласилась. Незнакомый господин в карете, видно, выходил из терпения, потому что в комнату вбежал его слуга и сердито накричал на моих родителей. Плача навзрыд, мать подошла ко мне, стала меня обнимать, целовать, отчим же что-то сердито бормотал себе под нос. Видя рыдающую мать, расплакалась и я. Тогда она утерла слезы и, тихонько всхлипывая, старалась меня утешить и приласкать. «Тише, тише, Ядзя,- говорила она дрожащим голосом,- мы поедем в этой красивой карете в костел!» Услышав такое обещание, я тут же успокоилась и стала поглядывать на карету с радостью.