Заколдованная усадьба

Две буханки ржаного хлеба, которые каждую неделю регулярно присылала мать, служили ему важным подспорьем, на худой конец ими можно было обойтись. Все, что он сам зарабатывал, он тратил немедленно, не задумываясь о завтрашнем дне. Никогда заботы надолго не омрачали его лица, не нарушали покоя. Неизменно веселый, свободный, смеющийся, он вел себя как утопающий в роскоши богач, в то время как по двое суток у него и крошки во pту не было, а в своих стоптанных сапогах он ступал по земле куда более лихо, чем иной его однокашник в лакированных полусапожках.

Разумеется, ему с каждым годом становилось все легче зарабатывать на свое содержание и чаще случались выгодные уроки, все больше платили за выполнение чужих заданий, при всем том, однако, он жил и вел себя по-прежнему. Чем больше росли доходы, тем заметнее множились его потребности, да и страсти заявляли о себе все сильнее.

Юлиуш моложе его на четыре года, воспитанный под неусыпным надзором матери, мало общался со своим другом вне гимназии. Он сидел с ним на одной парте, Дамазий часто бывал у них дома, но этим и ограничивались их отношения. Только в более поздние годы, когда Юлек стал выходить из-под материнской опеки, он ближе познакомился с беспорядочной жизнью своего приятеля, но все его советы, наставления и замечания были уже ни к чему. Чоргут и не думал менять свой предосудительный образ жизни, напротив, его легкомыслие росло день ото дня. Не помня о дне вчерашнем, не заботясь о дне завтрашнем, он продолжал с неизменным успехом свои школьные занятия, пока не перешел в шестой, последний класс гимназии. Смерть матери окончательно развязала ему руки, лопнули последние узы, которые хоть как-то сдерживали его порывы; с этих пор он в буквальном смысле этого слова принадлежал самому себе.

- Я уже полностью совершеннолетний,- отвечал он на все замечания друга.

И вот именно в это время разразилась катастрофа, которая неожиданно направила его жизнь по совершенно иному пути.

В шестом классе молодежь начинает глубже чувствовать и глубже думать. Однако как легко в эту пору юношеских восторгов и сумасбродств сделать какой-либо неосторожный шаг, который может оказаться гибельным для всей последующей жизни. Несколько учеников шестого класса, полные великих замыслов, но с малыми возможностями, основали тайное общество. Все его члены приняли римские имена, и все поклялись хранить строжайшую тайну.

Мягкий, благородный Юлиуш, воодушевленный мыслями о бедном и угнетенном народе, от которого, по его убеждению, зависели чаяния и будущее отчизны, получил имя Гракха; дерзкий характер и строптивая натура Чоргута снискали ему прозвание Катилины.

Дважды в неделю члены тайного союза собирались в различных, заранее назначенных местах, и каждый раз по единодушному согласию Гракх занимал председательское место.

Вскоре, однако, над молодыми людьми нависла грозная туча. Подвигнутый своими товарищами, Гракх написал огненные, полные истинно поэтического вдохновения стихи, которые должны были служить как бы программой их союза.

Тайна существования союза осталась ненарушенной, но эти смелые, полные страстных призывов стихи распространились по всему Самбору, украдкой передавались из рук в руки, и бог знает каким образом установилось мнение, что автором их является наш Юлиуш Жвирский.

Директор возбудил следствие, результаты которого могли быть тем губительнее, что оно грозило навести на след тайного общества.

Для того, чтобы не погубить своих коллег, Гракх решил признаться в авторстве и добровольно подвергнуть себя неминуемой каре. Он объявил о своем намерении собравшимся товарищам, и все выслушали его в угрюмом молчании, понимая, что это единственное средство, которое может их спасти.

Но тут появился опоздавший Катилина.

- Не позволю! - заорал он громовым голосом, едва успев войти.

Все посмотрели на него с удивлением. Катилина выглядел как-то необычно. Лицо его выражало несвойственную ему торжественность и серьезность, весь облик приобрел благородство, и видно было, что он принял какое-то важное, непреклонное решение.

- Я автор этого стихотворения, и баста! - выкрикнул он через минуту.

В ответ собравшиеся разразились громкими криками радости. Напрасно Юлиуш возмущался и сопротивлялся.

- Сиди тихо, глупец,- не дал ему договорить Катилина со своей грубоватой фамильярностью,- у тебя мать, которая нуждается в опоре, а у меня нет на этом свете никаких обязательств. На тебя возлагают всякие надежды, а я, если к чему-нибудь и приду, то единственно дорогой искателя приключений; не пытайся же остановить меня на пути моего призвания. Само имя мое влечет меня на этот путь, ибо разве можно поверить, чтобы тот, кто зовется Дамазием Чоргутом, стал когда-нибудь канцелярской крысой или чем-либо подобным.

- Да здравствует Катилина! - загудело собрание.

Мысль о матери, слабеющей день ото дня, отчасти обезоружила Гракха, однако в нем еще сильны были угрызения совести. Он снова хотел что-то сказать, но Катилина заткнул ему рот.