Закон монолита

Он приближался ко мне, а я смотрел на его обожженную руку, сжимающую нож. Похоже, мутант совершенно не чувствовал боли, потому что, когда с твоей конечности медленно, словно тесто, сползает плоть, это наверно всё-таки, как минимум, неприятно. А она как раз сейчас неровным чулком сползала с руки, наплывая на нож и медленно стекая на пол тяжелыми комьями разжиженной плоти. Наконец и нож тоже выпал из пальцев, которые уже и не пальцы были, а почти голые косточки фаланг. Выпал, звякнул об пол…

Мутант остановился в двух шагах от меня и удивленно глянул вниз. Видимо, он всё еще чувствовал свою обожженную руку как целую. Ту самую руку, что я в схватке с Охтыжом лишь слегка оцарапал ножом Рудика, клинок которого он лизнул, оставив на нем несколько капель своей слюны. Ядовитой слюны! Как спир сказал тогда про нее? «Разве ж это яд, который действует при температуре от плюс семидесяти градусов? Только в бане вражью силу травить, и то не факт, что подействует. В общем, считай, что обычные слюни».

Не обычные, Рудик, ох, не обычные. Похоже, ты и после смерти смог отомстить своему убийце, который стоял сейчас столбом на месте, и с ужасом смотрел на то, как с его тела размякшими кусками отваливается уродливая плоть. Яд, скопившийся в небольшой ранке и разогретый горячим супом, стремительно распространялся по телу мутанта…

Признаться, не ожидал я такого эффекта. Надеялся глаз уроду обварить, а получилось вон чего.

Яд уже достиг плеча мутанта, когда тот поднял на меня взгляд, полный жгучей ненависти.

– Т-ты! – взвыл он, замахиваясь на меня паяльной лампой.

Но скорость у него уже была не та. Он, конечно, ударил, метя мне по голове, но я встретил его ударом обеих ног в грудь. Непростое это дело – драться вися на цепи, но жить захочешь и не такое изобразишь.

Удар получился слабым, скорее не Охтыжу какой-то ущерб нанес, сколько меня назад отбросил. Но все, что не делается, как известно, к лучшему. Паяльная лампа просвистела мимо моего лица, не причинив мне никакого вреда. А мутанта занесло в сторону. Он покачнулся, сделал два шага назад и неловко завалился на разделочный стол, на котором, видимо, расчленил немало людей. Но сегодня его карьера повара-каннибала закончилась навсегда. Сейчас мутант вяло извивался, скреб длинными ногтями пропитанную кровью древесину, пытаясь подняться, в то время как яд Рудика разделывал его неторопливо и обстоятельно.

Я смотрел, как с костей Охтыжа стекает размякшая плоть… Как из его ужасного рта выпадают зубы… Как из-под передника вываливаются и шлепаются на пол кишки… Можно было уже пытаться освободиться, но я смотрел, невзирая на режущую боль в запястьях – и почти видел, как бесплотный, но вполне себе живой Рудик убивает эту тварь, которой просто не должно было быть на этом свете…

Через несколько минут все было кончено. Вместо одноглазого мутанта на разделочном столе лежал скелет, облаченный в мятую, сырую одежду, насквозь пропитанную дурно пахнущей слизью – жуткая вонь от заживо разложившегося трупа медленно, но верно распространялась по кухне.

Что ж, теперь было пора подумать о том, как сняться с крюка. Я попытался закинуть ноги на цепь… Не получилось. Слабоват я оказался для таких экспериментов после череды утомительных и болезненных приключений.

Тогда я просто начал раскачиваться, шипя от боли в запястьях – с каждым движением кожаные ремни всё глубже врезались в кожу. Но я не оставлял попыток, и наконец зацепился ногами за разделочный стол… И тут же сорвался. И попытался снова, серьезно опасаясь, что от боли в кистях сейчас вырублюсь на фиг.

С четвертой попытки мне удалось встать на край стола обеими ногами, имея опору под ними, рвануться вверх – и, снявшись со злополучного крюка, но не удержав равновесия, со всего маху спиной грохнуться на кафельный пол.

Рефлекторно я прижал подбородок к груди, и потому избежал удара затылком об кафель. А вот лопатками и позвоночником, естественно, нет.

Жесткое приземление… На секунду аж хрестоматийные звезды в глазах появились, да отбитые легкие забыли как сокращаться, чтоб всасывать в себя воздух. Пришлось им напомнить, перекатившись на бок и с хрипом, с усилием втянув в себя удушливую вонь грязной кухни людоеда.

Наверно, с пару минут лежал я так, дыша словно подыхающий крысопес. Наконец звезды исчезли, спину и грудь стало ломить немного меньше, и я поднялся на ноги.

Дальше, как говорится, дело техники. Подняв сжатыми вместе ладонями с пола нож Охтыжа, я, изловчившись, перерезал путы на запястьях, даже умудрившись при этом не полоснуть себя, хотя руки онемели порядочно и тряслись не на шутку.

Наконец перерезанные ремни упали на загаженный пол, после чего я отправился к тому самому шкафу, откуда Охтыж достал паяльную лампу. Мне нужно было срочно перевязать запястья – кожа в нескольких местах была повреждена путами и кровила.