Закон сохранения любви

Во второй чеченской кампании федеральные войска, к счастью, не подтачивались предательством кремлевской челяди. Войска методично, неразрывным фронтом катили по Чечне с севера на юг, выдавливая сепаратистов и бандитов, повенчаных одним делом, из населенных пунктов бунтарской и беззаконной республики. Но даже прокатившись катком наступательных операций и последующих зачисток, полностью санировать территорию Чечни от сопротивленческих, диверсионных, бандитских формирований не выходило. Словно из невидимых щелей выползали воины джихада и наемные ловцы удачи, для которых любая война — пожива, и в тылу федеральных войск звучало мстительное «Аллах акбар!», вспыхивали очаги сопротивления, из засад обстреливались воинские колонны, гремели взрывы заминированных фугасов, каждую ночь, казалось бы, освобожденный федералами, разрушенный Грозный просекали автоматные очереди партизанских наскоков; то там, то тут находили трупы российских солдат: кастрированные, обезглавленные, сожженные, без ушей…

— Тут, на Кавказе, быстро не развяжется. Мы уйдем, они меж собой бучу затеют. Армяне с азерами друг друга веками ненавидят, осетины с ингушами делятся, абхазы и грузины воюют. Нам-то кажется — они все кавказцы. Нет. У них тут такой узел, что только русские цари и могли держать.

— Сталин мог!

— Подарили они нам головную боль на многие веки. Плевать бы на этих абреков! Россия и без этой проклятой земли огромная.

— Они сами к нам льнули. Куды ж они, эти малые народы, без России-то?

— Эти народы сам черт не разберет. Я еще в Афгане понять не мог этих «духов». Чего они друг дружку херачат? Аллах-то у них один.

— Сыграл бы ты нам, Лёва, на своей дудке, чем воду в ступе толочь.

Разговор угас. Лёва Черных не ломался, вытащил из-за пазухи дудочку, вдохнул в нее музыку.

Свирелистый нежный звук лился тонко, плавно, без яркого рисунка мелодии. О чем она пела, эта дудочка, здесь, на блокпосту, под чеченским селением? Не угадать. Сам Лёва вряд ли знал ответ. Быть может, о том, что жизнь человеческая так коротка, мимолетна, а человек успевает в ней натворить столько греха! А быть может, она звучала, как ласковый призыв — искала пастушьим своим тенорком пастушку из счастливой пасторали… А быть может, тонким голосом пела песню о разлуке с родным домом, песню о тоске по матери.

Окно караулки, обложенное мешками с песком, было приоткрыто — чтоб из помещения выдувало табачный дым. Звук дудочки тихо выплывал наружу, под сырое тучистое февральское небо.

Блокпост находился недалеко от селения, которое широкой подковой лежало в долине. Через заснеженную логовину с редкими голыми кустами можно было разглядеть, даже без бинокля, почти каждый дом. Снег по округе покрылся мутно-синими ледяными коростами, кое-где на буграх снег и вовсе повытаял от оттепелей — оголилась черная земля.

Впоперек логовины, словно толстая черная жила, тянулась к селению разбитая, грунтовая дорога. Гусеницы танков, БМП, армейских вездеходов — каждый на свой лад месили дорожную грязь, раскидывали по обочинам ошметки.

Селение осталось почти без жителей. Мирным людям предоставили «коридор», а те, кто были связаны с боевиками, к ним и примкнули, ушли в леса, в горы или уже полегли в боях с федеральными войсками. Лишь несколько местных чеченцев не покинули опасную зону, они не смогли или не захотели уходить отсюда в лагеря беженцев, или имели здесь, в селении, свой расчет. Несколько жилищ было разрушено. По лощине стлался сизоватый дым заглохшего пожара — истлевали остатки окраинного дома. Двухэтажная каменная школа, которую обстреливали войска при штурме селения, стояла с выбитыми окнами, в ссадинах от пуль и осколков, с покореженной, провалившейся крышей, на которой задрались листы кровельного железа.

Селение выглядело безжизненным, но здесь, на блокпосту, знали обманчивость такого впечатления. Как муравейник. Издали муравейник тоже представляет из себя мертвую кучу, а подобраться поближе… Внутри этого селения тоже шла сокрытая от света, непримиримая партизанская жизнь. Еще вчера снайперским выстрелом со стороны школы срезало сапера, который минировал подходы к блокпосту.

— Товарищ старший лейтенант! — В караулку вошел сержант, молодой парень, командир отделения срочников, обратился к взводному: — Там «Ниву» остановили. Двое чеченов едут. Документы вроде в порядке, но… Чего-то не так. Один про одно говорит, другой путается…

— Деньги предлагают? — спросил взводный.

— Не-е… Мнутся только. Одеты чисто. Вроде не из леса, но рожи подозрительные. Может, их в комендатуру отправить?

— Мы сами тут комендатура! — рыкнул взводный. — Черных! Разберись, пожалуйста.

— Эх, испортили музыку! Я только во вкус вошел. — Лёва спрятал за пазуху дудочку, взял автомат и пошел вслед за сержантом.

Двое чеченцев стояли возле бежевой «Нивы», которая по низу была сплошь забрызгана грязью. Поблизости от них находились несколько солдат, держа автоматы наизготовку. Лёва на ходу передернул затвор, загнал патрон в патронник, скобку сдвинул на стрельбу очередью.

— Куда едем? — строго выкрикнул Лева чеченцам.

Один из них улыбнулся: