Закон сохранения любви

— К сестре… Мы едем к сестре. Мы мирные…

— Где ее дом? Покажи пальцем! Который? — приказал Лёва.

Чеченцы оба приоткрыли рты, растерялись. Один из них все же указал на окраину села.

— Втарой. Вон втарой дом.

— Этот дом пуст. Там никого нет уже четыре года. Там жила русская семья, ее давно выгнали, — быстро и зло проговорил Лёва.

Чеченцы переглянулись. Один из них начал экать:

— Э-э, сестра купила этат дом. Э-э, дом для деда… Там живет наш дед…

— Хватит болтать! — оборвал Лёва. — Деньги, наркотики, оружие! Быстро!

— Нэту, нэту наркотиков. Нэту денег, — заговорили чеченцы, перебивая друг друга.

— Сейчас будут, — сказал Лёва и неожиданно для всех — и для задержанных, и для солдат, которые были начеку, углом приклада ударил одному из чеченцев в лицо. Этим ударом он сбил его с ног. Но лишь чеченец упал на землю, в грязь, Лёва тут же ударил его ботинком в лицо, потом еще сверху прикладом по голове, и опять ботинком в лицо. Он бил его так, будто хотел уничтожить, истребить — сразу, на месте, насмерть. Уже после нескольких ударов лицо чеченца, его обритая голова, с которой свалилась кепка, его обросшая щетиной шея были в крови, в густой алой крови, и в месиве из этой крови и грязи.

— Стой! Стой! — взвыл в отчаянии другой чеченец. — Отдам! Вот! Вот! Бери! — Он сунул руку под свою кожаную куртку, рванул подкладку, и у него в руках оказались деньги, несколько долларовых купюр. — Вот, вазьми! Вазьми!

Лёва тяжело дышал. Он недовольно взглянул на деньги, потом приставил ствол автомата к поверженному, стонущему чеченцу, к его шее, у подбородка, и опять взглянул на протянутые деньги:

— Здесь всё?

— Всё, всё. Больше нету! Машину уже праверяли.

— Плохо проверяли. Наркотики давай! — сказал Лёва. — Считаю до трех… Если ты не достанешь, башки у твоего приятеля не будет. Раз!

Чеченец бросился к машине, стал суетливо отдирать кожу с внутренней стороны дверцы. Скоро в руках у него оказался сплюснутый небольшой пакет.

— Вот! Вот! Вазьми! Вот! Нету больше! — Он весь дрожал и, похоже, боялся смотреть на своего попутчика, который, казалось, уже безжизненно лежал в грязи, истекая кровью.

Лёва забрал деньги и пакет, небрежно сунул в карман бушлата, приказал чеченцам:

— Оба в машину лезьте! На заднее сиденье! Сейчас кататься поедем. Быстро!

Когда чеченцы, один полумертвый, окровавленный, с расквашенным лицом, и другой, перепуганный до смерти, с дрожащими руками, дотащились до машины и забрались на заднее сиденье, Лёва нажал на курок автомата. Очередь жестоко прострочила натянутую тоску серого февральского полдня.

— Эй, Хобот! И ты, Муха! — крикнул Лёва, обращаясь к двоим солдатам по кличкам. — Отгоните эту колымагу вон туда, к оврагу, и столкните с обрыва. Не забудьте бензинчиком полить и спичкой чиркнуть. Только аккуратно. Себя не спалите.

— А документы куда? — спросил сержант у Лёвы. Сержант стоял все это время наблюдателем, держа в руках два паспорта. Лёва забрал паспорта, заглянул в один из них, прочитал:

— Нузакаев… А этот? И этот Нузакаев… Братья, наверно. Наркоту и фальшивые доллары возили. — Лёва поднял глаза на сержанта. — Ты не жалей, парень. Это как тараканы на кухне. Хлопнул их и забыл.

— Мне их и не жалко, — ответил сержант. — Мне своих пацанов жалко. Лучше б им этого не видеть.

Лёва потупился, зачем-то сказал сержанту:

— Вчера наши мужики из разведроты в капкан попали. У меня там друг служил, Серега Кондратов, землячок. На растяжке подорвался. Не знаю, выживет ли?

Лёва поставил автомат на предохранитель, закинул его на плечо и пошел обратно в караулку.

* * *

После взрыва Сергей несколько раз приходил в сознание. Он слышал чью-то ругань: «Успели, гады, фугас поставить. Чего ж так отбомбили? Надо было «Градом» выжечь!»; слышал чей-то стон, похожий на плач, этот стон будто скрябал по сердцу; слышал отдаляющуюся стрельбу из автоматов, наверное, кто-то, отстреливаясь, уходил от погони. Позднее он разобрал голос командира своего отряда; командир где-то поблизости кричал с настойчивой хрипотой, вероятно по рации: «Вертушку! Срочно! У нас тяжелораненые! Кровью истекают!»

Еще один раз Сергея Кондратова пробудил лютый ветер и шум. Это был необычный ветер — лопасти вертолета гнали низкие потоки воздуха под мощный гул работающих моторов. Несколько солдат несли Сергея на плащ-палатке к открытому вертолетному люку. Он не слышал голосов, которые раздавались вокруг. Из-за свистящего ветра и рева моторов этих голосов нельзя было разобрать, и только по губам можно было понять некоторые слова, которые говорили окружающие.

Ему вспомнилась в эту минуту учительница биологии, она к тому же преподавала и зоологию, и анатомию. Он всё допытывался у нее: что заставляет двигаться сердце? почему вдруг оно начинает стучать? почему оно может стучать так долго? какая сила вдруг, всего в один миг, останавливает его? Учительница так и не смогла ответить на его вопросы, может быть, поэтому он ее не признавал и недолюбливал и поэтому схулиганил, заперев ее однажды в лаборантской.