Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

А Вольфсон уже подал прошение, чтобы его утвердили издателем «Дела». В Управлении по делам печати встретили его сурово и заставили сразу дать подписку в том, что он обязуется «радикально изменить состав сотрудников журнала, удалив из него все неблагонадежные элементы», обязуется придать журналу иное направление, «чуждое затаенной интриги и замаскированной противогосударственной агитации». Копию этого документа Вольфсон носил с собой в бумажнике, на свое согласие дать подписку он смотрел как на военную хитрость. Доверительно сказал Шелгунову, что подписку дал с тайным намерением потом ее не исполнить...

Шелгунов заявил ему, что отныне считает себя в редакции лишним и слагает с себя редакторские обязанности.

- Может быть, вы гнушаетесь работать со мною? - с оскорбленным видом спросил Вольфсон.

Шелгунов ответил, что не гнушается, но при новых условиях оставаться в составе редакции не считает возможным.

И вот, казалось бы, он должен был испытать облегчение: сложил с себя редакторские обязанности - гора с плеч... Но совершенно разбитый вернулся под вечер в Парголово.

В третьем часу ночи - наступило 28 июня - разбудил его резкий стук в дверь. Он сразу понял, что это означает, и, пока хозяин дачи поднимался с постели и затем отпирал дверь, наскоро умылся, причесался и начал одеваться.

Явились с обыском: прокурор, жандармский офицер два жандарма, исправник, сотский и трое местных крестьян - понятые. Обыск был не особенно строгий, но исписанные бумаги просматривали внимательно. Шелгунов заблаговременно сжег письма, которые могли кого-нибудь компрометировать, сжег - и печально подумал о том, сколько живых свидетельств нашей жизни и сколько мыслей, доверенных бумаге, исчезает бесследно в подобные критические моменты - но что поделаешь... Ты не вправе подводить своих единомышленников и друзей

Обыск закончился, когда белую июньскую ночь сменило солнечное утро. Шелгунова посадили в полицейскую карету с опущенными занавесками и повезли в город. Доставили в жандармское управление на Гороховую.

Несмотря на ранний час, тут уже его ждали.

В кабинете встретил его следователь, поднялся с крес ла, вежливо представился:

- Подполковник Жолкевич.

И предложил сесть. Едва успели сесть, вошел еще один господин и представился как прокурор Окружного суда. Он разложил свои бумаги и приступил к допросу:

- Какие у вас были в тысяча восемьсот восемьдесят втором году сношения в Киеве?

- Никаких сношений в Киеве у меня не было. Господин Шелгунов, потрудитесь говорить правду! - Прокурор возвысил голос.

- Да я вам и говорю правду.

Прокурор протянул ему листок. Шелгунов прочел - это была его телеграмма из Киева Станюковичу.

- Да, телеграмма это моя.

- Почему вы ее послали?

- Я получил от Кольцова письмо, в котором он просит выслать ему скорее двести рублей. А так как деньги высылает контора журнала, то я и телеграфировал в Петербург Станюковичу.

Жолкевич иронически улыбнулся:

- Отчего же телеграмму, а не письмо? Отчего так спешили? Вы в одном письме Станюковичу жалуетесь, что у вас нет денег, а тратите три рубля на телеграмму.

Так, значит, его письма к Станюковичу найдены ими и прочитаны.

- Кольцов просил прислать деньги скорее. Что касается трех рублей, то это вовсе не такие большие деньги...

- Почему вы были в Киеве? - спросил прокурор.

- Оказался проездом. Ехал отдохнуть и подлечиться в Крым. В Киеве мне очень хвалили местность Боярку, где можно пить кумыс, и я остался в Киеве. Уезжая из Петербурга, я просил секретаря редакции высылать мне все письма, которые будут приходить на мое имя, и письмо Кольцова было переслано мне в Киев.

- Где и как вы познакомились с Кольцовым? Шелгунов ответил, что в конце 1880 года Кольцов заходил в редакцию «Дела» впервые, приносил статью, тогда и познакомились.

- Знали ли вы, что это Тихомиров?

- Сначала не знал, а потом узнал.

Надо было еще изложить свое показание на бумаге.

Затем ему предъявили другой лист, на котором уже было написано, что он обвиняется по статье 250-й «Уложения о наказаниях» и по распоряжению прокурора заключается под стражу. Он попросил ознакомить его с этой статьей. Жолкевич сразу же открыл том «Уложения» на соответствующей странице, ткнул пальцем. В статье 250-й говорилось об участии в сообществе с целью ниспровержения существующего порядка, наказание по этой статье - от одного года и четырех месяцев заключения п крепости до восьми лет каторжных работ. М-да, перспектива нерадостная...

Потом, когда его снова везли в сопровождении трех жандармов в карете с опущенными занавесками, он думал о том, что пока обвинение основывается на его телеграмме. И, возможно, еще на его письмах, отобранных при обыске у Станюковича. Значит, как и следовало ожидать, ни Кривенко, ни Усова, ни Караулов на следствии не показали о нем ничего... Почти успокоенный, прибыл он на Шпалерную. Теперь он на собственном опыте узнает, что такое Дом предварительного заключения. Он знал, что тюрьма эта вплотную примыкает к зданию Окружного суда.