Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Худшая новость - «Отечественные записки» запрещены. Об этом вчера напечатано правительственное сообщение. Хотя в нем не упоминается журнал «Дело», обвинения брошены и по его адресу. Упомянута неназванная статья в революционном духе, написанная одним из членов Исполнительного комитета и даже подписанная буквами И. К. Две эти буквы якобы означали не только псевдоним автора статьи, но также Исполнительный комитет. В официальном сообщении не объяснено, что речь идет об Исполнительном комитете «Народной воли», этих двух слов - «Народная воля» - слов, постоянно изгоняемых из печати, правительство не решилось написать черным по белому. Притом не сказано, что буквами И. К. подписана статья, которая не вызвала возражений цензуры. Да и чего бы ради подпись Исполнительного комитета была поставлена под этой статьей? Когда в мартовском номере за 1881 год Шелгунов сократил подпись И. Кольцов до двух букв И. К., он сделал это ради большей маскировки автора. Он никак не предполагал, что эти буквы могут быть истолкованы так...

Что же вменяется в вину «Отечественным запискам»? А вот что: в журнале группировались лица, состоявшие в близкой связи с революционной организацией. «Еще в прошлом году один из руководящих членов редакции означенного журнала подвергся высылке из столицы за крайне возмутительную речь, с которой он обратился к воспитанникам высших учебных заведений, приглашая их к противодействию законной власти». Это о Михайловском. Дальше: «...установлено, что заведующий одним из отделов того же журнала до времени его ареста был участником преступной организации». Это о Кривенко.

Выходит, журнал запрещен не за напечатанное в нем, а за то, что его сотрудники подверглись аресту...

Шелгунов узнал, что Кривенко еще 5 апреля переведен из Дома предварительного заключения в Трубецкой бастион. Значит, вина его сочтена серьезной.

Закрытие «Отечественных записок» больнее всего, конечно, ударило по Салтыкову - он ведь душу вкладывал в свой журнал. Для него это катастрофа. Но его-то вина в чем, с точки зрения властей?

А что, если его нечаянно подвел Белоголовый? Ведь в апрельском номере «Общего дела» сообщено о запрещении новых сказок Салтыкова-Щедрина и так изложена суть сказки «Медведь на воеводстве»: «Топтыгин 2-й умер насильственной смертью, а потому Топтыгин 3-й, боясь той же участи, забился в берлогу и пригласил министром к себе осла...» Далее: «...цензурному комитету показалось, что Щедрин в виде осла вывел гр. Толстого, и, чтобы не оскорбить своего прямого начальника, он не пропустил эту сказку, а кстати уж и остальные три». Эту статью в «Общем деле» Белоголовый написал так, что у читателя не оставалось сомнений: Топтыгин 2-й - это Александр Второй, убитый народовольцами, а Топтыгин 3-й - Александр Третий, в опасное время укрывшийся, как в берлогу, в загородный дворец в Гатчине... И если петербургские власти этот номер женевского «Общего дела» прочли, они должны были вознегодовать. Если не в образе Льва, а в этих Топтыгиных следует видеть намек на русских царей, то, с монархической точки зрения, это уже не просто недопустимый намек, но оскорбление величества! Так что, возможно, арест Михайловского и Кривенко - лишь предлог для закрытия журнала, истинная же причина - возмущение властей сатирическим пером его редактора - Салтыкова-Щедрина...

Да, напрасно Шелгунов, возвращаясь из-за границы, надеялся отдохнуть от бесконечных забот журнальных. После ареста Станюковича бросить «Дело» на произвол судьбы для него было немыслимо.

В редакции, на Надеждинской, первым делом он ознакомился с конторскими книгами, которые вел Станюкович, и с ужасом узнал, что долгов у редакции - тридцать три тысячи рублей. Платить гонорары, платить в типографию - не из чего. И собственный гонорар в самом деле получить нельзя.

Положение объяснил ему Бажин. Оказывается, Станюкович приобрел журнал у Благосветловой за пятьдесят тысяч, не имея в кармане, быть может, и пятидесяти рублей. Первые тридцать тысяч он выплатил, вынув эту сумму из подписных денег. После этого он, понятно, вынужден был и бумагу брать в долг, и печатать в долг, да еще брал кредиты, чтобы выплачивать авторам гонорар. Так что удивляться нечему. Предпринимательскими способностями Станюкович явно не обладал.

После ареста его продержали в Петропавловской крепости несколько дней, а затем перевели на Шпалерную, в «предварилку»,- это симптом для него благоприятный. Вернулась из-за границы его жена с детьми. Узнав об аресте мужа, она приехала сразу.