Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

3) Если у нас будут дети, Вы никогда не будете при них осмеивать то, во что я верую и что я почитаю.

4) Вы должны будете порвать всякие отношения с М-м».

И на все это она согласилась. В начале января 1884 года она вышла замуж за архитектора Султанова и переехала из Москвы в Петербург. Это было в те дни, когда ей стало известно об аресте Софьи Ермолаевны Усовой и Сергея Николаевича Кривенко. I

Доктора нашли чахотку у двенадцатилетней Любы, второй дочки Станюковича. Сказали отцу, что в Петербургском климате девочка не выживет, и порекомендовали отвезти ее на юг Франции, на берег Средиземного моря, в Ментону. Станюкович не раздумывал: он немедленно - это было в январе 1884 года - отвез в Ментону жену и больную дочь. Устроив их там, он спешно вернулся в Петербург. Здесь его ждали неотложные дела и заботы журнальные.

Узнал Станюкович, что по совету докторов собирается месяца на два в Ниццу или в Ментону Шелгунов. Хотя чахотки у него как будто не находили. «Его отъезд, понятно, не остановит меня в марте отвезти детей и пробыть пасху с вами, - написал Станюкович жене. - Добрый, хороший Бажин справится и один некоторое время». Весной Станюкович намерен был перевезти все свое семейство в Женеву или в Баден-Баден.

Шелгунову томительно хотелось вырваться из гнетущей петербургской атмосферы - подальше куда-нибудь! Его звал к себе Александр Николаевич Попов, его новгородский приятель, ныне Попов жил п сорока верстах от Смоленска, в имении. Оттуда присылал письма, настойчиво приглашал погостить. Шелгунов решил к нему заехать по дороге за границу. В начале марта на поезде он выехал через Москву в Смоленск.

Попов его встретил в Смоленске на вокзале. В коляске привез гостя в свою усадьбу над речкой, возле маленького села Воробьева. Если в Петербурге еще держались морозы, то здесь уже сошел снег, дороги подсыхали, над землей стлался пар, в воздухе веяло весной. Природа пробуждалась и жила своей полнокровной жизнью, счастливо независимой от властей предержащих. Попов и его жена уговаривали Николая Васильевича приехать еще как-нибудь летом и отдохнуть как следует.

На сей раз он тут не задержался. Ведь он ехал к южному солнцу к морю, к теплу... В Смоленске сел в поезд, шедший из Москвы на Варшаву.

Под Варшавой уже зеленели поля. Когда он сошел с поезда в Варшаве и взял извозчика чтобы перебраться на другой вокзал, совсем по-весеннему грело солнце и щебетали воробьи.

Дальше поехал по железной дороге через Вену. Снова бодро стучали колеса поезда, за окном вагона проносились весенние поля, сады, лесистые склоны гор. Ночью, при свете луны, показалось вдали за окном Средиземное море - в Генуе. Рано утром он прибыл в Ниццу. Вышел из вагона - поежился от прохлады. Вечнозеленая листва была яркой и чистой, море - неправдоподобно синим, благоухали розы, и вся природа, ухоженная, огороженная, выглядела искусственной. Днем стало совсем тепло.

Шелгунов гнил комнату в одной из огромных пятиэтажных гостиниц. Первые дни обедал за табльдотом, где ему отвели место между высокомерной англичанкой и глухим немцем, у которого уши были заткнуты ватой. Такое общество могло только навести тоску. Шелгунов перестал ходить к табльдоту.

Он съездил на поезде в близкую - немногим более часа езды - Ментону, нашел по адресу, данному Станюковичем его жену, передал ей пакет от мужа: чай, конфеты, икру. Дочка Станюковичей, худенькая до прозрачности, вызывала сострадание.

В Ментоне последнее время жил русский доктор Белоголовый. Шелгунов его посетил. Доктор внимательно его осмотрел и выслушал, признаков чахотки не обнаружил, определил у него астму.

Шелгунов знал, что Белоголовый весьма популярен в Ментоне среди приезжающих из России чахоточных больных. Знал и другое, не подлежавшее разглашению: доктор был фактически издателем и редактором русской газеты «Общее дело», она выходила не очень регулярно, примерно раз в месяц, в Женеве. Статьи в эту газету Белоголовый большей частью писал сам. Писал что хотел, отводил душу, ругал царское самодержавие. Но его причастность к «Общему делу» должна была оставаться тайной, его подпись, его фамилия не появлялись на страницах «Общего дела» никогда. Белоголовый не собирался стать эмигрантом и не хотел попасть под надзор полиции по возвращении в Россию. Издателем «Общего дела» числился его женевский помощник.

Шелгунов рассказал доктору петербургские новости. Рассказал об аресте Кривенко, о сказках Щедрина, запрещенных цензурой. Белоголовый жадно слушал, расспрашивал, переживал. За окнами сверкало на солнце море...

Доктор был чрезвычайно радушен, проводил гостя на станцию. Пригласил на завтра к обеду. А Шелгунов подумал, подумал - и решил оставить гостиницу в Ницце совсем. На другое утро переехал в Ментону. Нашел для себя недорогой пансион.