Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Вот и Любань. Шелгунов выглянул из двери вагона, увидел на перроне Михайловского и его жену, обрадовался, замахал рукой. Он знал, что поезд в Любани стоит по расписанию двадцать пять минут, и не слишком спешил, выйдя на перрон. Михайловский подхватил его под руку, потащил в зал ожидания 1-го класса, там, в буфете, потребовал бутылку шампанского. Хлопнула пробка, Михайловский наполнил бокалы и, улыбаясь, провозгласил тост за долгожданное освобождение дорогого Николая Васильевича, пожелал счастливого пути. Узнав, что полицейский агент следил за ним на Николаевском вокзале и проехал до Колпина, посоветовал ехать в Москву, не задерживаясь по дороге в Сябринцах. Вполне возможно, что завтра на вокзале в Москве ожидать его будет другой агент... Во избежание новых неприятностей лучше уж ехать прямо в Смоленскую губернию.

Но как жить дальше?

Михайловский убеждал Шелгунова приняться за работу над воспоминаниями сразу по приезде в деревню. Это же так важно, так необходимо - с высоты прожитых лет охватить взглядом свою жизнь, поделиться размышлениями с читателем. И не может быть, чтобы напечатать воспоминания нигде не удалось... А завтра, когда Николай Васильевич будет проездом в Москве, имеет смысл ему нанести визит в редакцию «Русских ведомостей» - это, по нынешним временам, едва ли не самая прогрессивная российская газета. Стоит предложить редакции свое перо. Неужели откажутся от такого сотрудника?

Шелгунов соглашался: да, хорошо бы найти газету, в которую можно будет писать.

Времени для беседы, конечно, не хватило. На перроне обнялись на прощанье...

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Москва наутро встретила его дождем. Из толчеи Николаевского вокзала носильщик донес вещи до извозчика. В пролетке с поднятым черным верхом извозчик повез его на Смоленский вокзал. Лошадь шлепала копытами по лужам и грязи. На Смоленском Шелгунов сдал вещи р багаж, а сам поехал в редакцию «Русских ведомостей». Редактор газеты Соболевский, кажется, был искренне рад встрече, выразил готовность печатать статьи, которые Шелгунов будет присылать из деревни. Обнадежил обещаниями.

Еще несколько часов пришлось провести в ожидании поезда на вокзале. Дал телеграмму Попову: завтра, 1 ноября, приедет в Смоленск.

Приехал он утром, Попов приветствовал его на перроне. Сели в коляску и тронулись в путь.

За Смоленском ехали немощеной дорогой по волнистой, овражистой равнине, среди рыжих убранных полей и облетевших перелесков, роняющих под ветром последние ржавые листья. С глубокой печалью думалось: давно ли он жил в Петербурге, редактировал журнал, строил планы, а иногда, признаться, и воздушные замки, и в любой день мог поделиться мыслями с друзьями и собратьями по перу...

По дороге от Смоленска изредка попадались навстречу деревенские повозки, и Шелгунов иногда замечал, что лошади не подкованы, колеса телег - без ободьев. Попов объяснил: подковы и ободья железные многим мужикам не по карману, оттого в здешних деревнях и кузнецов нет. Ему, Попову, чтобы подковать лошадей или починить рессору, надо ездить в Смоленск, ближе нет кузницы.

Деревни выглядели убого: избы крыты были соломой, причем солома на крышах торчала в разные стороны, как вихры на нечесаной голове.

Дом Попова, деревянный, но просторный, с большими окнами, выстроен был среди высоких деревьев сада, над речкой. По сравнению с избами близкой деревни он казался дворцом.

В доме хозяин отвел гостю чисто прибранную комнату. Вечером принес зажженную керосиновую лампу. Сказал, что керосиновая лампа - едва ли не единственное благо цивилизации, которое можно увидеть здесь, в Воробьеве, не только в его доме, но и в крестьянских домах.

При свете этой лампы Шелгунов обмакнул перо в чернильницу. Принялся за первое письмо к редактору «Русских ведомостей»: «...когда я был нынешней весной в Ницце - и писалось, как из Ниццы. Это, конечно, хорошо. Но, попав из Петербурга и Москвы в Воробьеве, я сразу шагнул в Х-е столетие и боюсь, чтобы этот реализм не сказался в моих статьях. Что я говорю - боюсь, он скажется неизбежно, и, с моей точки зрения, это хорошо, ибо держит на веревочке действительности».

Наутро он отправил к уряднику, в волость, пропуск, выданный в петербургском жандармском управлении. Ждал, что урядник со дня на день явится в Воробьеве - удостовериться в прибытии поднадзорного туда, куда ему предписано. Прошло однако больше двух недель, пока он дождался урядника - тот ни о чем не беспокоился и в Воробьеве съездить не спешил. Появился он вместе со становым приставом. Становой выдал Шелгунову вид на жительство и взял с него положенную подписку, что о каждом выезде из Воробьева будет извещать. Шелгунов поинтересовался, каким будет предписанный «особый» надзор и кто обязан за ним наблюдать - сотский? Или волостное правление?

- А никто, - спокойно ответил становой. - Они совсем не будут знать, что вы под надзором.