Закон забвения

И вот невообразимое случилось – невообразимое тогда и уж тем более сейчас, по прошествии почти двух десятков лет: после многих месяцев разлуки Нед и Кэтрин воссоединились на свежевыстиранных, источающих аромат лаванды простынях в бывшей комнате какого-то придворного в заброшенном крыле дворца, а потом он и создатель железнобоких восседали за официальным ужином у короля. Величественный стол с креслами по одну его сторону был обращен к большому залу, где стояли и наблюдали за зрелищем придворные. Бетти Кромвель сидела по правую руку от его величества, Кэтрин по левую. Бриджит Айртон, старшая дочь Оливера, занимала место дальше по столу, по соседству с Недом. Оливер сидел рядом с Кэтрин. А вот с другой стороны от Неда кресло стояло пустым – Генри Айртон отказался прийти.

Твоя мать выглядела прекраснейшей из женщин, король был очарован ею, вино и яства подавались лучшего качества, беседа была оживленной…

Когда новость достигла армии, квартировавшей в Патни на берегу Темзы, всего в семи милях от Хэмптона, там вспыхнуло недовольство, подстегиваемое не в последней степени молодым и радикальным теперь уже подполковником Уильямом Гоффом.

Той ночью после ужина беглецы сидели перед огнем в комнате Неда и курили трубки, а в темноте за окном падал снег. Царила тишина.

– Мне вспомнились сегодня армейские дебаты в Патни, – сказал Нед.

– А ты на них присутствовал? Мне казалось, ты все время торчал в Хэмптоне со своим приятелем-королем.

Даже теперь, спустя столько лет, в тоне Уилла угадывалась легкая язвительность.

– Был, в начале. И помню твою речь в тот первый день.

– Тебе понравилось?

– Я был… в ярости.

– Я говорил так, как велел мне Господь.

Предводители армии собрались в расположенной в Патни церкви Святой Марии, чтобы определить, какой должна быть их политика. Председательствовал Кромвель. Уилл прошествовал к кафедре словно воин, идущий на битву. Как он заявил, их победы свидетельствуют, что Бог «сокрушил славу всякой плоти», что ему было видение во сне о недопустимости негоциаций с королем. А еще был «глас с неба, объявивший, что мы согрешили перед Господом, идя на сговор с врагами Его». Эти слова были встречены ревом одобрения. Именно в тот раз от Кромвеля потребовали принести извинения. И он их принес.

В конце той первой сессии Нед вышел с Оливером из церкви пройтись и посетовал на недовольство людей.

– Недовольство? Клянусь Богом, так и есть! И еще озлобленность – и, наверное, не без причины. Глупое тщеславие подтолкнуло нас публично сесть за стол с королем. Генри был прав, не захотев иметь с этим ничего общего. Ты слышал, что мне угрожали отставкой? Меня предупредили даже об умысле левеллеров на мою жизнь. – Нед никогда не видел кузена таким встревоженным. Кромвель продолжил: – Армия – это орудие Господа. В ее негодовании мы слышим отзвук Его голоса. Если мы не можем убедить армию в своей правоте, нам остается принять ее правду. Тебе лучше вернуться в Хэмптон сегодня, а я посмотрю завтра, что можно поделать с нашими друзьями здесь.

Нед наклонился и поворошил поленья в очаге.

– Я не хотел тебя обидеть, Уилл. Оливер всегда уважал тебя за набожность.

– Но мы были правы, – яростно заявил Уилл. – Мы никогда бы не смогли прийти к соглашению с Карлом Стюартом. Не стоило даже пытаться. – Он с подозрением посмотрел на тестя. – Мне любопытно иногда, что ты там пишешь в этой своей книжке.

Он докурил трубку и ушел к себе в комнату.

В течение двух недель армия дебатировала в Патни, ища наставления от Господа, а я тем временем оставался в Хэмптоне. Почти каждый день до меня доходили сведения о том, как сильны настроения против короля. По завершении прений, ноября одиннадцатого дня, генерал Кромвель прислал мне письмо с приказом явиться к нему. У меня имелась причина запомнить точно его слова: «Дорогой куз. Уолли, за границей ходят слухи о готовящемся покушении на особу его величества. Посему прошу нести охрану еще бдительнее, ибо, если подобное случится, оно будет истолковано как ужаснейшее из злодеяний».