Из-за коротких дней и ставших непроходимыми во время суровой английской зимы дорог охота Нэйлера продвигалась плохо. Пришло всего два донесения о лицах, арестованных по подозрению, что они Уолли и Гофф: одно из Эссекса, другое из Кента. Но когда клерк отрядил Нокса в непростое путешествие из Лондона с целью допроса задержанных, оба случая не подтвердились. Так или иначе, для себя Нэйлер сделал вывод, что цареубийцы в Америке. Он посетил таможенную контору на Темзе, расположенную близ Тауэра, и договорился с начальником, что ему будут сообщать обо всех судах, прибывающих из Новой Англии. Но вышло так, что немногие капитаны рискнули встретиться с зимними штормами в Северной Атлантике, а на редких кораблях, отважившихся пересечь океан, никто – ни матросы, ни пассажиры – не признался, что видел беглецов или что-либо слышал о них.
А затем, в середине января, его вызвали к Хайду в Вустер-хаус и поручили неприятную работу: эксгумировать тела Оливера Кромвеля, его зятя Генри Айртона и председателя суда цареубийц Джона Бредшоу из их гробниц в Вестминстерском аббатстве и организовать их посмертную казнь в Тайберне на двенадцатую годовщину расправы над королем.
У Нэйлера эта перспектива вызывала отвращение. Естественно, он был согласен, что изменников следует удалить из окрестностей аббатства до коронации государя, но почему просто не закопать их где-нибудь в безвестной могиле? Он поерзал на стуле.
– Грязная будет работенка, сэр Эдвард.
– С каких пор это стало вас пугать? Идея определенно не моя, вы уж поверьте. Но Парламент распорядился. Да и в самом деле, мистер Нэйлер, – добавил он с неожиданной резкостью, – раз уж вам не по силам предъявить суду новых живых цареубийц, так займитесь хотя бы повешением мертвых.
Вследствие этого неделю спустя Нэйлер стоял в продуваемом сквозняками центральном крыле часовни Генриха VII рядом с приставом Палаты общин и наблюдал, как рабочие разбивают ломами каменный пол. Солдаты сдерживали толпу зевак. Потребовалось примерно полчаса, чтобы вскрыть вход в склеп и обнажить дощатый гроб Кромвеля, а затем поднять его на поверхность. Ходили слухи, что с бальзамированием трупа что-то пошло не так, что труп протектора источал ядовитые пары и даже взорвался, почему потребовались срочные похороны. Не исключали и возможности, что тело в аббатстве вовсе не его. Когда сняли крышку, Нэйлер приложил к носу пропитанный лавандой и камфарой шарф и подошел ближе.
Под крышкой оказалась свинцовая пластина. Когда ее удалили, клерк различил очертания тела, завернутого в полдюжины слоев грязно-серой материи. Он протянул руку, откинул пелены и увидел перед собой лицо Кромвеля. Кожа истончилась и потемнела, стала грубой, как шкура животного. Подбородок сгнил, обнажив зубы. Но даже после двух лет разложения массивный круглый нос, широкий лоб и остатки усов и бороды были безошибочно узнаваемы – то были руины лица, но они все еще излучали властность и силу. Рубец на голове указывал на место, где бальзамировщики удалили верх черепа, чтобы извлечь мозг, а потом приклеили кость обратно. На шее висел на цепочке серебряный медальон. Отвернувшись, Нэйлер просунул руку под шею и стянул цепочку через голову Кромвеля. Надпись на медальоне была выгравирована на латыни, но ему не составило труда перевести: «Оливер, протектор Английской, Шотландской и Ирландской республики. Родился 25 апреля 1599, инаугурирован 15 декабря 1653, умер 3 сентября 1658. Здесь он покоится».
Нэйлер медленно опустил медальон обратно в гроб, позволив серебряной цепочке собраться в лужицу на груди протектора, и сделал шаг назад. Бог свидетель, он не питал любви к этому человеку, но считал, что осквернить его могилу означает опуститься даже ниже своего врага.
– Это Кромвель, без сомнения.
Парламентский пристав распорядился, чтобы гроб вынесли на главную площадь аббатства, чтобы народ мог увидеть тело за плату в шесть пенсов с каждого, а тем временем возобновилась эксгумация остальных цареубийц. Айртон, лорд-наместник Ирландии, пролежал в земле дольше всех, девять лет. Труп атрофировался, усох и почернел. Зато Бредшоу, похороненный всего четырнадцать месяцев назад, был зеленым, а когда подняли крышку, смрад распространился такой, что ближайших к гробу рабочих стошнило.
На исходе короткого зимнего дня три трупа погрузили в телегу и повезли к таверне «Красный лев» в Холборне, чтобы устроить пародию на первоначальное прощание с телом Кромвеля. От желающих заплатить за зрелище, несмотря на вонь, распространявшуюся от трупа Бредшоу, не было отбоя.
Утром 30 января Нэйлер ехал на лошади вслед за кусками плетня, на которых трупы тащили по улицам к Тайберну, где скопилась толпа в несколько тысяч голов, чтобы посмотреть, как их вздернут на виселицу. Когда тела закачались на ветру, общественный палач спустился с лестницы и заметил:
– Я бы отрезал старому Ноллу хрен и яйца, кабы они так не усохли.