Закон забвения

Ричард Нэйлер оказался в Бостонской бухте солнечным вечером в последний день апреля, после восьми недель плавания через Северную Атлантику.

До этого момента в промежутках между приступами морской болезни, донимавшей его все бесконечное и отвратительное путешествие, он представлял себе место назначения как некую примитивную торговую факторию с бревенчатыми домами, дощатой пристанью и голой церковью, полной постнолицых пуритан. И посему удивился, проплывая мимо охраняющей вход в гавань каменной крепости с батареей из тридцати орудий и далее по фарватеру мимо стоящих на якоре больших кораблей, пока перед ним не открылся вид на череду причалов, кранов и складов, растянувшихся на добрых полмили. За портом появились в поле зрения красивые дома из красного кирпича, две большие церкви и еще одна крепость, расположенная на господствующем над поселением холме. А за всем этим, уходя, как казалось, в бескрайнюю даль, простирались равнины, леса и реки колонии. Нэйлер вцепился пальцами в планширь «Принца Гарри» и в первый раз покрылся холодным потом при мысли о задаче, которую на себя взвалил.

Но мучения его еще не вполне закончились, так как, едва сойдя на берег, он вынужден был расставить пошире ноги, чтобы не потерять равновесия при встрече с неподвижной землей. Плавание не прошло бесследно. Новый Свет раскачивался и танцевал под ним. Нэйлер согнулся, упершись ладонями в колени, и его вырвало прямо на причал. Через полминуты, сплюнув горечь, он выпрямился, утер губы тыльной стороной ладони и огляделся – не видит ли кто. Но в деятельной суматохе разгрузки никто не глядел в его сторону.

Он прищурился и попытался определиться, куда идти.

Погожий день. Непривычная яркость света, отражающегося в покрытой рябью воде. Насыщенные зеленые и голубые краски. Крики незнакомых морских птиц. Разливающийся в воздухе аромат, определить который до конца не удавалось, – странная, сладковатая пряность.

Англия, и в то же время не Англия.

«О, Америка моя! Мой край вновь обретенный…»

Окончательно удостоверившись, что его не стошнит снова, Нэйлер достал из внутреннего кармана блокнот и сверился со списком имен, сообщенных капитаном Бридоном в Лондоне. Разыскав нужный адрес, он назвал его матросу, согласившемуся послужить носильщиком. Дом с комнатами внаем располагался в средней части узкой улочки неподалеку от гавани. В многолюдном общем зале висел табачный чад. Двадцать человек, очень похожих на Бридона, – купцы, судя по внешнему виду, капитаны и судовладельцы – сидели сгрудившись за столами с кувшинами пива и вина. Когда он вошел, некоторые повернулись посмотреть – открытие двери приводило в движение слои табачного дыма, вытягивая их на улицу, – потом вернулись к своим трубкам и делам.

Хозяин, косой коротышка по фамилии Шедбрик, заявил поначалу, что свободных комнат нет. Но стоило Нэйлеру обмолвиться, что его прислал капитан Бридон и положить на прилавок золотой, как Шедбрик, попробовав монету на зуб, припомнил вдруг, что у него есть-таки незанятый уголок. Располагался он высоко, на чердаке, но дверь закрывалась, и его не приходилось ни с кем делить. Имени у него не спросили. Матрос на спине втащил чемодан по витой узкой лестнице. Нэйлер сунул ему шиллинг, запер дверь и улегся на жесткую деревянную койку.

Простыни были грязные и воняли застарелым потом. Слышно было, как крысы шуршат по крыше. Ему не было дела. Нэйлер чувствовал, как силы и уверенность возвращаются к нему. Этих людей можно купить – такое открытие он совершил за день. Пусть это обширная страна, чужая и по большей части пуританская, но в ней через край бьют энергия и алчность. А деньги у него есть, много денег. Он поймает свою добычу в золотые силки.

В течение следующих нескольких дней Нэйлер оставался в комнате, еду и питье ему приносили наверх. Нужно было оправиться после путешествия. Еще он не хотел показываться на людях, порождая тем самым слухи, которые могут предупредить губернатора Эндикотта о появлении таинственного гостя из Англии. Он заплатил слуге, чтобы тот носил ему обеды, и передал два письма, написанные по его настоянию капитаном Бридоном в Лондоне к паре рекомендованных им же бостонских знакомых. К каждому из писем Нэйлер приложил собственноручную записку с приглашением встретиться в доме, где он остановился, в четыре часа дня в пятницу. Оба ответили, что почтут за честь прийти.

Нэйлер понимал, что создаст превратное впечатление о серьезности своей миссии, если станет принимать гостей в своей жалкой каморке, поэтому к назначенному часу запер дверь, спустился на первый этаж и занял стол в углу, поближе к огню, откуда мог наблюдать за дверью. В зале было сумрачно и тихо по сравнению с днем его приезда. Он попросил принести горящую свечу, три кружки и кувшин вина.