Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага

– Да, здесь божественно красиво. Красота была и есть неотъемлемая часть религии и жреческого промысла. Слуге Амона, то есть мне, следует жить надлежащим образом. Во всём, что ты видишь, так же проявляется величие и влияние нашего Бога. Дух Амона везде даёт о себе знать – в храме, в небе, в жилище, в душе, в жреческом разуме.

– Особенно в кошельке, – иронизируя, сказал гость.

Менхофра ничего не ответил на скрытый упрёк, будто бы и вовсе не слышал его или в глубинах души полагал, что он к нему не имеет отношения. Но про себя сказал: «Кошелёк – важнейшее свидетельство человеческого разума, главный показатель человеческой состоятельности». Дав Солону вволю налюбоваться видом дома и окружавшими его красотами, служитель великого Бога пригласил афинянина войти внутрь. Увиденная обстановка внутри здания превзошла все ожидания гостя. Солону показалось, что дворец жреца является продолжением храма Амона, а вернее его началом. Великолепные колонны, росписи, статуэтки в точности напоминали те, которые имелись в храме. Разве что не доставало таинственных храмовых надписей.

Взирая на невиданную и неслыханную роскошь, Солон не удержался и замысловато сказал то ли себе, то ли жрецу:

– Если по сравнению с Эзопом и многими афинянами я богатый человек, то относительно тебя, Менхофра, я нищий.

– У тебя достаточно сокровищ иного рода, – незамедлительно ответил ему жрец. – Они не уступают в цене этому зданию и всему тому, что находится в нём. О таких сокровищах, Солон, мечтают многие, но купить их невозможно ни за какие деньги. Значимость их гораздо выше, нежели стоимость любой постройки. Дух ценнее и краше любого камня. Он привлекательнее, прочнее и устойчивее его. Дух твёрже мрамора и гранита. Тут иногда даже Амон бессилен изменить сие положение вещей; я тем более. Я более чем убеждён, о моём дворце забудут на следующий же день, как только его снесут. А о тебе будут помнить долго.

Хозяина и гостя у входа в дом встречала вся домашняя челядь во главе со старшим сыном жреца – также жрецом. Человек пятьдесят, образовав коридор из четырёх рядов, низко склонив головы, встречали и приветствовали их.

– Достойнейший из мужей Эллады – Солон, сын Эксекестида из царского рода Кодридов, – так высокопарно представил Менхофра гостя своим домашним. Тем самым он желал подчеркнуть, какие люди бывают в его доме и какие блюда надлежит им подавать.

За огромным обеденным столом восседали только двое – фиванский жрец и афинский купец. Что может быть удивительней? Стол на двоих, что может быть сокровенней. Вначале пирующим были поданы изысканные египетские блюда, о которых Солон даже не слышал, не то чтобы когда-то вкушал. Жрец ел мало, а к некоторым блюдам и вовсе не прикасался. Гость также был умерен в еде. После египетских блюд на стол, к его удивлению, подали эллинские блюда, приготовленные не хуже, нежели готовят эллинские повара. Гостю наливали великолепные вина, правда, сам Менхофра к вину не прикоснулся. После того, как хозяин и гость утолили голод и жажду, между ними началась возвышенная беседа, ставшая продолжением ранее начатой в храме, и существенным дополнением ко всему увиденному в нём.

– Скажи, Солон, ты, доволен познанным тобою в нашем святилище? Оправдались ли твои ожидания в отношении Амона? – спросил победоносным голосом хозяин дворца.

– Благодарю тебя, Менхофра, за честь, которую ты оказал мне в храме и дома, – преспокойно ответил Солон. – Я был полон ожиданиями, но всё, что увидел, многократно превзошло их. Могуч и богат Амон, как в сущности, умны и преданы его слуги. Тут, как говорится, не прибавить и не убавить, что есть, то есть. И такое положение вещей надлежит уважить.

– Рассеялись ли твои сомнения, порождённые нашей предыдущей беседой? – с толикой незаметной тревоги спросил жрец.

– Сомнения, любезный служитель Амона, дела сложные и противоречивые. Одни разрешаются, но тут же порождаются другие, – глубокомысленно ответил Солон.

– То есть? – удивился жрец.

Солон поднял голову и посмотрел на него полузакрытыми глазами и спокойно продолжил:

– Нет, я не сомневаюсь в могуществе Амона, силе его власти и масштабах влияния. Но меня берут сомнения другого рода. Когда я стоял там, в кромешной тьме, перед его образом, я сомневался в том, правильно ли поступаете вы – жрецы, скрывая так глубоко Бога, лишая блаженства и возвышенного трепета тысячи и тысячи людей. Кому нужен незримый Бог?

– Они и так трепещут и блаженствуют! – резко возразил жрец. – Не следует простым людям видеть Бога. Неизвестность больше страшит и укрепляет веру. К тому же сам Амон возжелал такого состояния. Ему, единственному, дано право решать подобный вопрос. Таковы предначертания небес.

– Но это, согласись, не одно и то же. Трепетать, не видя, не сознавая, не понимая, и трепетать, прикасаясь к нему! Вживаясь в него! Трепет трепету рознь. К тому же, надо помнить, что всё-таки Амон – Бог света, солнца, жизни. А вы уподобили его Аиду – подземному и посмертному Богу. Разве такое обстоятельство допустимо? Неужели оно фиванцами приветствуется?