Законы амазонок. Часть 2

– Ты заявишь во всеуслышание, что Криос шел к этим переменам долгие годы. Для того чтобы наконец построить мир комфортный для всех, ты пожертвовал самым важным – дочерью. ― Его глаза медленно расширяются. ― Восхищаясь сильным и волевым народом амазонок, ты собственноручно отдал меня им на воспитание. Таким ходом ты вернешь себе расположение богатеньких дурёх, что пляшут под дудку Ирис с лозунгами о нарушении прав женщин. Уж если наследница правителя воспитанница амазонок, без сомнений в государстве будет процветать гендерное равенство. И теперь самое главное… Ты отменишь разделения на социальные классы, условия итогового теста, и закон «о повышении популяции». Все будут равны. Семьи будут рожать столько детей, сколько посчитают нужным. Дети будут иметь право на одинаковое обучение и выбор профессии на общих условиях. Уровняешь заработные платы во всех сферах и особый упор производства сделаешь на аграрную промышленность, чтобы обеспечить достаточный объем продовольствия. Продовольственные товары будут доступны всем. Каждый сможет выбирать кем он хочет быть. Так ты расположишь к себе работяг, а у неприкаянных появится шанс на сносное существование.

– Это невозможно. Тебе кажется, что ты можешь одним щелчком пальцев изменить мир, что формировался столетие?

– Я думаю, что завтра к вечеру бедняки одним щелчком пальцев задавят вас с Ирис своей численностью и яростью. Им уже нечего терять. Будут жертвы… Много жертв, которых мы можем избежать.

– Интеллекты ни за что не пойдут на эти перемены. Ты попросту предлагаешь уничтожить их значимость в социуме.

– Я предлагаю пересмотреть приоритеты значимости. Бесспорно, светлые головы – двигатели прогресса, но кто сказал, что работящие люди недостойны уважения? Разве твой завтрак не заслуга тех, кто вырастил, собрал и приготовил эту еду? Что-то я не припомню, чтобы хлеб распечатывали на лазерном принтере.

– Ты предлагаешь невозможное.

Сытая по уши пустой болтовней, я встаю из-за стола и напоследок говорю:

– У тебя мало времени. Решай.

Добавить нечего. Разворачиваюсь и ухожу, но даже захлопнув дверь я чувствую спиной его взгляд, он прожигает меня насквозь, до костей. Анна как вкопанная стоит под дверью, терпеливо ждет меня. Она смотрит на меня с сочувствием. Не нужно слов, от нее исходит тепло, к которому хочется прижаться. Стоит мне посмотреть ей в глаза она протягивает руки, и я не сдерживаю слез. Хотелось бы, чтобы эти уютные объятия подарила мне мама, но это невозможно. Я только что предала амазонок. Я положила начало концу существования своего народа.

Когда мы возвращаемся в мою комнату, Анна еще долго утешает меня простыми поглаживаниями по голове и горячим чаем. Я прошу ее не пускать ко мне мать до тех пор, пока Ксалиос не даст окончательный ответ на моё предложение. Уверенна, Анне хватит ума сделать это так, чтобы мама не догадалась, что это моя личная просьба. Я просто не знаю, как смотреть ей в глаза… Но еще больше я боюсь, что это станет последней каплей и она перестанет меня любить.

Казалось бы, поплакала сполна, пора и успокоиться, но истерика только набирает обороты. Столько всего свалилось мне на голову, что я просто не знаю, как справиться одной. Самые горькие слезы катятся, стоит подумать про Рейнса. И все же усталость берет своё, я засыпаю.

Цветные пушистые перышки щекочут предплечья. Я прижимаю плечо к щеке в попытке избавиться от раздражающего ощущения, но всё без толку. Днем густая листва Фовоса по-особенному играет оттенками зеленого. Бороться с непослушными зарослями и длинным платьем одновременно слишком сложно, двигаться быстро не получается. Паника и раздражительность растет с геометрической прогрессией. Сегодня четырнадцатый день. Последний. Как только пляжа коснется закат – Агоналии окончены.

Нужно успеть добраться на побережье, иначе я так и останусь здесь. Никто не узнает, что я жива. Солнце, буквально минуту назад красовалось в самом зените, обжигая кожу, но сейчас оно плавно описывает дугу по направлению к горизонту. Словно кто-то крутит механизм в старых наручных часах и время торопится, едва успевая за стрелкой.

Яркие лучи угасают и моя жизнь вместе с ними. Сбрасываю неудобные туфли и бегу. Тугое платье впивается в ребра, сковывая легкие. Я бегу быстрее и быстрее, листья бьют по щекам, оставляя царапины. Еще чуть-чуть… Совсем немного.

Линия берега золотится под отблесками последних лучей заката. Я цепляюсь краем платья за сухую корягу и падаю, прочесывая ладонями по песку. Тонкая кожа лопается, капельки крови одна за другой поспешно покрывают ладони. Мне должно быть больно, но я не в состоянии сейчас что-либо чувствовать кроме страха. Легкие горят от напряжения, им тесно, чтобы вдохнуть.

Собрав последние силы в кулак, я встаю, но уже слишком поздно… Солнце село. Мои глаза широко распахиваются. Каждый нерв истошно тянет. Руки дрожат, а сердце перестало биться. Я падаю на колени. Хочется закричать, но рот немой. Голоса нет, я просто смотрю.