Закрученный

Вот только он не смог. Его клыки не пронзили кожу. Воин был ошеломлен — еще как! — но отреагировал так, словно готовился к этому. Пока Эйден не вырвался, Сорин поднял руку и снял крышку с кольца, очень похожего на то, что было на пальце Эйдена. Он вылил содержимое на шею Эйдена. Жжение было мгновенным, пламя поглотило все тело за секунды. По ощущениям, по крайней мере.

Его горло засорилось, воздух перестал поступать. К гневу добавились страх и боль, все три эмоции пожирали его.

Зарычав, Сорин проколол его клыками, глубоко проникая в рану.

Выпивая. Так много. Забирая пламя и заменяя льдом. Как бы Эйден не сопротивлялся, он не мог оторвать от себя эти зубы.

Когда его движения замедлились, прекратились, он понял. Он умирает.

Рев в его голове усилился, став настолько громким, что Эйден не мог слышать ничего больше. Выло, выло, выло — и затихло. Нет, не затихло, смутно осознал он. Оно его покидало. Рвалось изнутри. Поднималось из его головы, что-то резкое ударило его спину. И вот уже существо возвышалось над ним, обходило его вокруг. Черная дымка, обретающая форму.

Морда, крылья, когти. Рев, рев, рев, к которому примешивались испуганные вздохи.

Чей-то зверь сбежал.

Сорин был оторван от него, клыки отодраны чуть ли не с трахеей Эйдена. Он остался лежать там на мгновение, тяжело дыша, вспотев и в то же время замерзнув. Он все еще мог победить. Он не признал поражение, и он еще не умер.

Как он мог жить, если все до единой кости и мышцы в его теле болели?

Но сначала надо обеспечить безопасность Виктории.

Он осторожно сел, рану на его шее тянуло, жалило. Кровь стекала вниз по нему, смываемая мелким дождем. Голова, сука, кружилась, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусироваться. Он увидел Викторию, ее бледное лицо, щеки, влажные от дождя… и слез? Ее подбородок дрожал. Она уже поднялась с колен, но воин брата все еще стоял рядом с ней.

Облегчение наполнило его. С ней все в порядке.

— Эйден, — произнесла она, изумленно и в то же время испуганно. — Твой зверь…

Что-то промчалось в его поле зрения, разрывая их связь.

Он перевел взгляд… и чуть не подавился собственным языком. Звереныш, малыш-монстр, или черт знает как еще это назвать, гонял Сорина по кругу, кусая его своими зубами-саблями.

«Твой зверь», — сказала Виктория. Вот что за туман это был. И он возник из него. Разрыв внутренностей, пронзительная боль в спине… да, это нечто вышло из него.

Зверь был мельче, чем все те, кого Эйден видел прежде, но не менее свирепым. Заостренные крылья расправлены в стороны. Блестящая чешуя как дымчатое полированное стекло. Ручки были короткими и тонкими, но с мощными когтями. Задние лапы — когтистые копыта — стремительно носились по земле, вытаптывая траву и гремя металлами.

«Он мой, — подумал Эйден, вновь ошеломление накрыло его с головой. — Он реально вышел из меня».

«Я не хотел, чтобы это случилось, и не хотел, чтобы кто-либо из вас узнал об этом, — Элайджа вздохнул. — Он рос внутри тебя с того самого дня в пещере. Это он проглядывал в глазах Виктории, перед тем как ударить тебя, лишив сознания».

— Как? — сумел выдавить он, несмотря на рану, придерживая разорванную кожу.

«Он зародился в тебе с первым обменом кровью, затем перешел в разум Виктории вместе с нами, все это время он рос, а потом переключение совсем прекратилось».

— Зачем было держать его в секрете?

Так, хорошо, его голос уже звучал сильнее, чище.

«Не хотел, чтобы ты или наша неугомонная парочка запаниковали. Только сильные эмоции могли способствовать его рождению, и да, я специально использую такое слово, потому что это то, что сейчас произошло. Он не был готов родиться, и теперь он, так сказать, недоношенный».

А это значит, что он… что? Хрупкий? Уязвимый?

«Голодный. Сильно голодный, одержимый этой потребностью и плохо поддающийся контролю. Я не хотел тебе говорить, но ты сопротивлялся его сущности, как и сущности Виктории. Ты хорошо справлялся. До этого момента».

«И что вся эта хрень значит для нас?» — спросил Калеб.

Элайджа вздохнул:

«Теперь малыш почувствовал запах свободы. Он никогда не будет счастлив в клетке».