Закрытый показ

– Я понимаю, – тихим голосом перебила Юрия Жанна. Ее мысли медленно и неохотно ползли к решению, единственно верному сейчас. – Можно я поцелую сына? На прощание.

Подумав, Юрий молча кивнул, и она, пошатываясь, прошла к ребенку. Узкие подошвы пленницы оставляли на стальном полу красные следы. Нагнулась над ребенком, который уже проснулся и жалобно попискивал, требуя еды.

– Я люблю тебя, мой малыш, – шепотом проговорила Жанна. – Очень сильно люблю. Так жаль, что мы с тобой так мало побыли вместе… так жаль…

Ее пальцы нащупали замызганную мыльницу, в которую несколько дней назад была спущена бритва.

– Сердце к сердцу… не приковано… Если хочешь, уходи…

Дима умолк, внимательно глядя на мать. Она подумала, что взгляд ее сына был не по-детски серьезным и…

«Я твой сын, мама, – снова вспомнила она. – Ты просто не заметила, как прошло время…»

В глазах начала скапливаться влага, и Жанна улыбнулась сквозь слезы.

– Много счастья уготовано… тем, кто волен на пути…

– Я жду тебя, детка, – нетерпеливо позвал Юрий. – Скоро вы увидитесь. Только в другом месте.

Она нежно поцеловала малыша и начертила перед его лицом воображаемый крест. Дима попытался схватить ее ручкой за палец, но она уже выпрямилась, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.

«Мама любит тебя».

Затем повернулась к своему палачу, пальцы ее здоровой руки крепко держали половинку бритвы.

– Ты любишь Ахматову? «Я не плачу, я не жалуюсь… Мне счастливой не бывать… Не целуй меня, усталую… Смерть придет поцеловать…» Это она написала в начале двадцатого века… Но я хочу, чтобы ты поцеловал меня, – сказала Жанна. – Это моя последняя воля.

Юрий недоверчиво покосился на женщину, которая подошла к нему вплотную.

– Помнишь, как мы целовались с тобой перед съемками? – задумчиво спросила она. – Это было двадцать пять лет назад. Мы были веселыми и пьяными, Фил. И каждый из нас понимал, что через час мы убьем Ирину, мою подругу. Я помню твои губы. От тебя пахло «Олд спайс» и фруктовой жвачкой. Представляешь? Какая избирательная штука, эта память.

– «Джуси Фрут», – машинально ответил Юрий. – Мне всегда нравилась эта жвачка.

Словно околдованный, он смотрел, как Жанна, улыбаясь, притягивает его к себе.

– Мой поцелуй будет слаще жевательной резинки, – с грустной улыбкой сказала она. Ее глаза томно прикрылись, и Юрий, поддавшись внезапному порыву, впился ртом в губы женщины.

А в следующий миг ее рука взвилась вверх, и он ощутил резкую боль в шее. Закашлялся, ошеломленно отстраняясь назад, и почувствовал, как по коже побежала горячая кровь.

Сука! Сука, она порезала его!

Они встретились глазами, и Есин уловил едва заметную ухмылку, скользнувшую по губам Жанны.

Заплакал ребенок. Высвободившись из засаленной простыни, он тянул вверх свои тоненькие кукольные ручки и звал мать.

Больше Юрий не сказал ни слова. Стиснув зубы, он наотмашь ударил Жанну пилой прямо по лицу, наискосок. Острые зубья глубоко взрыхлили нос и щеку, Жанна отшатнулась. С ее губ не сорвалось ни звука. Юрий прыгнул на нее словно рысь, и они оба упали. Она тяжело дышала, широко раскрытые глаза смотрели в полоток. Упершись коленом Жанне в грудь, он прислонил к ее шее пилу. Бессмертное произведение Вивальди продолжало плавно и неспешно звучать из динамиков.

– Смер… приде… поцелова… – задыхаясь, проговорила Жанна, а ее слезящиеся глаза улыбались.

Юрий покачал головой и полосонул пилой по ее шее, рассекая трахею и подъязычные мышцы. Затем еще раз, расширяя рану. Жанна захрипела, и слова Анны Ахматовой утонули в булькающих звуках.

Он отошел от нее только тогда, когда лезвие наткнулось на позвоночник. Несколько секунд тело Жанны еще слегка подрагивало, а потом замерло.

Ребенок уже не просто плакал, он визжал, словно чувствуя смерть матери, которая умерла в двух шагах от него.

Где-то рядом мычал Рэд, ощупывая изорванные губы.

– Помоги мне, старик, – сказал Юрий, не глядя на режиссера. – Наша подруга поцарапала меня.

Рэд посмотрел на шею мужчины, из которой не переставая текла кровь.

– У тебя рана.

– И без тебя знаю, идиот. Насколько серьезная?

Локко закряхтел, подползая ближе.

– Я же плохо вижу без очков.

– Перевяжи шею чем-нибудь. Возьми простыню у ребенка.

Рэд со вздохом подчинился.

Через минуту, когда на шее Юрия появилась повязка, он сказал:

– С одной клешней я не справлюсь, старик. Будешь держать девку, как я скажу.

– Катись к черту, – отозвался Рэд, сплевывая красную слюну. – Это твоя работа.

– Если ты не поможешь, я распилю тебя пополам. Я слов на ветер не бросаю.

Рэд медлил, с невольным страхом глядя на почти обезглавленное тело Жанны. Перспектива трогать мертвую женщину тут же отозвалась тошнотворными спазмами. Но еще больше он боялся Юрия, который, похоже, окончательно сошел с ума.

– Быстрее! – гаркнул тот, и Рэд униженно пополз к трупу.

– Держи за плечо, начнем с рук… Она читала хорошие стихи, – внезапно сказал Юрий.

– Это Анна Ахматова.

– Вот как? Молодец тетка, – обронил Юрий, принимаясь за работу. Послышались влажные звуки, которые быстро сменились хрустом крошащейся кости. – А ты прямо все у нас знаешь, старик. Что же ты здесь оказался, раз такой умный?