Зал ожидания (сборник)

– Папа, я сейчас, я быстро, потерпи минутку – сказала Катя отцу и выскользнула следом за Павлом Игнатьичем.

Они прошли в кухню, и девушка плотно прикрыла за собой дверь.

– А ты изменилась, – сказал Павел Игнатьич, несколько тушуясь от сурового взгляда Кати, – я никогда не видел тебя такой строгой. У тебя из глаз торчат кактусы.

– Оставь свои писательские штучки! – оборвала его Катя. – Говори, зачем пришел?

– Катюша, – взмолился Павел Игнатьич, – ну не смотри на меня так, ну виноват я перед тобой, да, признаюсь и каюсь. Но что было, то прошло, ладно? Кто старое помянет, тому глаз вон, ладно?

– Давай глаз! Хоть наполовину узнаешь, что это такое! – в сердцах сказала девушка.

– Катенька, ну, не надо так, – снова взмолился Павел Игнатьич. – Я пришел к тебе с самыми добрыми намерениями…

– Я к тебе никогда не вернусь! – гордо заявила девушка, стремясь немедленно поставить точку во всём предполагаемом разговоре.

– Не торопись, Катюша, ты ведь не знаешь ничего. Мне нужна твоя помощь, причём, больше, чем когда бы то раньше. Понимаешь, мне просто не к кому обратиться. Ты ведь была для меня самым близким человеком…

– Вот именно, была.

– Да постой, не придирайся к словам, хотя, впрочем, это действительно правда. Сейчас самый близкий человек для меня не ты… К сожалению. Катя, да, к сожалению… Глупо, нелепо всё тогда вышло, прости.

– Бог простит, – вставила Катя.

– Да, вероятно…

– Короче, Павел Игнатьич, мне некогда, – сказала Катя. – У меня до конца обеда осталось сорок минут, а ещё нужно покормить папу. Надеюсь, вы познакомились?

– Да-да, конечно, – ответил Павел Игнатьич, ловя Катин взгляд. – Всё нормально. Видишь ли, Катя, у меня для тебя как бы сюрприз… нет, не то говорю… впрочем, да, для тебя это прозвучит ошеломительно. Дело в том, что у меня появилась дочь…

Катя перестала расхаживать по кухне и уставилась на Павла Игнатьича, высоко взметнув брови.

– Не сейчас появилась… – продолжал тот, – не женился я, нет. Это давняя история, понимаешь? Я тебе потом как-нибудь расскажу. Просто сейчас девочке уже тринадцатый год…

– А-а, грехи молодости! – язвительно вставила Катя.

– Как хочешь называй, – продолжал Павел Игнатьич. – Понимаешь… ну, ты через это… ну, все девочки через это проходят, понимаешь?.. А я ведь совершенно ничего не могу ей подсказать. Ну, не отцовское это дело, ведь так?

Кактусы в Катиных глазах втянули иголки, обмякли, подернулись влагой рвущегося наружу смеха.

– Господи, чушь какая! – прыснула она. – Паша, ты что, крови испугался? Или рекламу прокладок по телевизору никогда не видел?

– Да при чем тут это? – возвысил голос Павел Игнатьич. – Я просто хочу, чтобы рядом с девочкой была женщина, способная правильно всё растолковать, помочь советом. Я хочу, чтобы ты стала этой женщиной, я знаю, вы быстро найдёте общий язык. И потом… как ты живёшь? – добавил он, жестом обводя кухню. – Катя, я хочу, чтобы ты забыла все обиды и вернулась ко мне…

– Ах, вот оно что!

– Да, у нас могла бы получиться прекрасная семья, – продолжал Павел Игнатьич. – Ты бы родила еще мальчика…

– Пошел вон, – тихо сказала Катя.

– Что? – переспросил Павел Игнатьич.

– Пошел вон! – повторила Катя громче, и в её глазах снова появились колючки. – Вспомнил обо мне, да? Как смеешь ты о чём-то просить сейчас? Ты, который выставил меня из дому, приручил, как собачонку, а потом выбросил безжалостно! Ты, который пробудил во мне самые светлые чувства, заставил бросить улицу, заставил поверить в любовь! Ты, с которым я, счастливая дурочка, мечтала о будущем! Как ты смеешь о чем-то просить меня? Да ты знаешь, чего мне стоило от Валерки отбиться? После этого «хора» я три дня валялась, как тряпка, пошевелиться не могла! Да ты знаешь, чего мне стоило на работу устроиться, особенно теперь, когда такой бардак кругом? А сейчас… Ты знаешь, что такое ухаживать за слепым, а? Вытирать за ним везде, водить в туалет… Месячных он испугался. Господи, Паша, какой же ты дурак!

– Катя, ну я…

– Что Катя? Что Катя! Да знаешь ли ты, как я любила папочку с раннего детства? Представь, это мои самые первые воспоминания: мы с ним на «чертовом колесе», в кафе «Мороженое». Он ведь всегда со мной гулял, каждый выходной, и в кино, и в кукольный театр ходили. Я всё помню… А когда… это случилось, мне ведь не рассказали ничего, сказали просто, что родители уехали надолго, а тетка Люба, мамина сестра, забрала к себе и всё. Это потом, позже, года через три, она мне рассказала всю правду, и папу обзывала по-всякому… Только я никогда не верила, что он плохой, слышишь? – никогда! И теперь у меня родней и ближе нет никого! Понял? Понял, ты, айсберг несчастный? Что ты знаешь вообще о любви и преданности, что?!

Она замолчала, поток слов иссяк, и Катя, остановившись у окна, повернулась к Павлу Игнатъичу спиной.

Он потоптался еще с полминуты, потом подошел к ней, поднял руку, намереваясь тронуть девушку за плечо, но не решился.

– Прости, Катя, – выдавил он из себя. – И… прощай…

Повернувшись, Павел Игнатьич шагнул к двери, распахнул ее. Катя оглянулась.

– Паша… – позвала она тихо.

– А? – сказал он, останавливаясь.