Зал ожидания (сборник)

– Совсем другое дело, – сказала, как бы размышляя вслух. – Только про тараканов не надо было и «малиновый колокольчик», по-моему, штампом пахнет, а?

Окончание фразы неожиданно обернулось вопросом, и Муза, подняв глаза, преданно и робко посмотрела на меня.

– Я подумаю, – ответил я, не собираясь открывать полемику, потом быстро перечитал страницу и заменил колокольчик пластмассовым сводником.

– А кто это звонил? Твоя первая любовь? – непринуждённо спросила она, продев заострённый пальчик в ушко и поднося чашку к губам.

– Не совсем. – Я помялся, не решаясь выкладывать Музе часть своей биографии. Впрочем, от неё у меня никогда секретов не было.

– Просто с этой девушкой мы очень долго дружили, даже были настолько близки, что понимали друг друга с полувзгляда.

– Духовно близки? – с некоторым ехидством спросила Муза.

– Нет, у нас ничего не было, поверь. Мы только целовались.

– И сколько же вы были рядом? – спросила Муза, нажимая на последнее слово.

– Года три.

– А почему не поженились тогда? – не унималась Муза.

– Что за допрос ты мне устроила?! – вспылил я. – Не всё ли равно тебе, что было в моём прошлом?

– Но ведь речь идёт о женщине – значит, и меня каким-то образом затрагивает, – обиженно сказала Муза, и я пожалел, что накричал на неё.

– Извини за резкость, – как можно нежнее сказал я, поглаживая её руку. – Спасибо за кофе.

Муза была отходчива. В её глазах вспыхнул весёлый огонёк.

– Я буду на кухне. Захочешь курить, приходи.

Я кивнул, потом, сложив руки замком на затылке, откинулся на спинку стула. Передо мной лежал чистый лист – всё ещё было впереди.

* * *

Этот звонок, этот сигнал из другого мира, как камень, брошенный с высоты, всколыхнул застоявшееся болото моей жизни, пробудил память к невероятным усилиям. Я превратился в пляжный песок, не успевающий просохнуть до следующей волны: так воспоминания, наслаиваясь и теснясь, хлынули из всех закоулков памяти, где хранились столько лет.

Институтские лекции, пропущенные нами, вечера и шумные сборища однокурсников по поводу и без повода, наши походы в кино и просто поздние скамейки вдвоём – всё это с голографической расплывчатостью вдруг заполнило мою комнату. И я лавировал между этими картинами, заглядывал в глаза себе и ей тогдашним, прислушивался к нашим голосам – и ностальгическая боль сладко вплывала в мою нынешнюю жизнь.

А потом я оказался за письменным столом и раскрыл тетрадь.

«Когда полжизни прожито не так,
и понимаешь: ей не повториться;
когда двенадцать лет – сердца не в такт,
да и теперь моё не так стучится, –
тогда ложатся мысли, будто цепь,
и со смертельным лязгом вяжут руки,
отодвигая радужную цель
на самый край пожизненной разлуки.
А цель проста, как чистая тетрадь,
стихами не успевшая начаться:
мы все живём, чтоб после – умирать
и лишь потом вовек не разлучаться…»