Залив 9/8

Наташа могла бы не лететь, а остаться. Лететь? Я бы хотел. Лететь с ней. Хоть куда, да за пределы Солнечной сстемы, и читать ей стихи — однако, стоп! — любая баба ищет выгоды, и Наташа вряд ли представляет исключение. Мы перемещались. Наташа считала этажи: два (первого нет и не было, вот счастье-то приходнувшемуся лифтом), три и так далее. Я не имел ни малейшего понятия о том, который час. Было темно. Спутники, эти приблизительные хронометры, сохранились в тучах. Скучно, но только поначалу. Меня переколбасили чувства, за тридцать секунд драйва я кое-что пережил. Наташа, хотел сказать я ей. Вспоминая позже свое состояние, я не мог нашарить ни одной мысли — только имя. Осталось пять секунд, четыре, три — выходить нам вместе — две, одна, ноль. Старт. Я в космосе. Или, наоборот, в преисподней. Поймал Наташин взгляд. Какой-то несообразный. Эдакая милая кругленькая мордашка, далеко не красавица, не Ассоль какая-нибудь, даже конопушки на лице. Муж в отъезде. А ей надо бы что-то приколотить. Грязный подоночный анекдот. Брегвадзе. Наташа что-то сказала — в ответ я невразумительно мотнул головой. До чего же они отвратительны, боже, одним фактом существования. Вечно что-то не так. Хамство их беспредельно. Все, на что способны — украсть, нахамить, оболгать. Иногда раздвинуть ноги. Еще они делают вид, что умеют тарабанить по клавишам. Лет двадцать, пожалуй, меня это раздражало, даже бесило, теперь же стало просто уморительным. Моя коллега по образованию редактор. Ей не дано понять, что такое типографское тире.

Лифт ехал вниз. Нумерацию этажей следовало воспринимать со знаком «минус». Ну конечно. Все так, как и задумано. Взгляд Наташи становится все энигматичней с каждой меняющейся зеленой циферкой, вот сайенс фикшн. Четыреста первый уже давно проехали. На табло нарисовалось что-то вроде четырехсот двадцати шести или семи, затем числа стали уменьшаться. Не верить своим глазам, нажать что-нибудь наобум, кнопку «стоп», например (где она в этом чертовом новом интерфейсе?!), заорать в сетку — за сеткой наверняка находится микрофон диспетчера, или дежурной, иначе на кой черт вообще эта сетка, жестянка с дырочками, но нет, ведь ты побоишься выглядеть трусом. Кстати, и перед собой тоже.

Индикатор, разумеется, лгал. Мы спустились уже на несколько километров под поверхность небесного тела. Двери наконец открылись. Мы шагнули на открытую площадку второго лифта. Вновь заскользили уровни. Эстетика цитадели оставляла желать лучшего, смахивая на декорации второсортного фантастического боевика. Да в общем-то, таковым он и являлся. Наташа поправила кобуру бластера. Так, по-простому, с увесистой штуковиной на бедре человек кажется себе куда весомей, нежели обыденный пассажир хомячкобуса, подумал я. Мы готовились к борьбе. Начиналась смена. Проклятые твари заняли несколько нижних уровней, уложив кучу народа. Нашей задачей было навести порядок. Против ограххов, к сожалению, не существовало никакого средства, кроме старого доброго бластера. Все попытки применения оружия массового уничтожения, вплоть до термоядерного, приводили к фиаско. Несчастные стратеги лишь разводили руками; до чего же жалким это было зрелищем! Полковники и генералы, увешанные побрякушками, тонули в идиотической болтовне. Эти же ученые, искоса поглядывая на спроецированную карту, глубокомысленно перетирали общеизвестные истины (и за что им только платят, причем немало, — эта мысль давно вгрызалась в мой мозг наподобие маленького хищника), выкуривая ящики сигарет и выпивая ведра черной жидкости, которая называлась здесь почему-то кофе — воз оставался на том же самом месте — не могли сделать ничего. Ограххов нельзя было уничтожить просто так, закидав атомными бомбами — ограхх един. Нерасчленимый мозг. И в то же время каждый ограхх индивидуален. Никто не может понять сего парадокса. Это нужно попросту принять. Единственным вариантом остается поединок — иной раз переходящий в рукопашную. Но в данном случае у человека не много шансов. Известны буквально три прецедента, когда гомо сапиенсу удалось одолеть тварь. Всем известны фамилии героев: О’Тилли, чью победу можно засчитать лишь с натяжкой, как это ни цинично звучит, поскольку после схватки он сразу умер от ранений, Мак-Ферсон и Иванов. Иванов, бодрый старичок, вот кого я безмерно уважаю! Глядя на его мутноватый портрет, трудно поверить, что этот худощавый блондин, которому следовало бы, по идее, сидеть в кабинете и строчить резолюции, смог добраться до нервного центра гадины (это невероятно сложно) и выключить супостата навсегда. Иванову, как сказал как-то Толян, не грех было бы налить. Но Иванов, что ни говори, умеет держать дистанцию. А может и рявкнуть, вступившись за права простых, как говорится, людей. Все помнят случай, когда он не побоялся наорать на самого Хомченко — повод был: с уборщицей Альмирой Вагатовной поступили явно несправедливо. И Хомченко признал свою вину (в приватной, впрочем, беседе).