Залив девочек

– Этот человек тоже малаяли, как и я. Мы сразу поняли, что оба из Кералы. Он великий мастер, с одиннадцати лет учился ремеслу здесь, в Махабалипураме. Ты видела, как он высекает слона? Это огромное искусство, сегодня скульпторы уже не владеют этим способом.

Потом мы оказались у прибрежных храмов, изяществу которых завидовали боги. Поколения людей не жалели жизни, чтобы оставить на земле чудо, с виду хрупкое, словно из мокрого песка, но непокорное ветрам и наводнениям. «Не то что наши картинки на один день из бумажек и клея», – подумала я.

– А ты знал, что когда отступили волны цунами, то открылось дно? Под водой нашли скалу с головой слона, летящую лошадь, льва, павлинов, руины стен, колонны? – спросила я.

– Правда? – он обрадовался, как маленький школьник. – А потом что?

– Сейчас туда водолазы ныряют, говорят, там целый терракотовый город. До цунами все песком было закрыто, а волны очистили сокровища от песка.

– Цунами многое изменило. Мой папа ушел тогда. Он тоже был художник, делал оружие, ножи. Он поехал в панчаят Аллапад, к родным. Рождество же. Аллапад стоит на узкой полосе суши между океаном и каналом, знаешь это? Наверное, ты не слышала, это маленькое место. Я любил ездить туда, но в то утро я хотел играть на дороге с друзьями. Теперь, после цунами, над каналом построили мост, потому что на лодках спасение шло медленно, людей не успели перевезти на материк через канал. Хотя канал, который отделяет Аллапад от материка, не широкий, там все близко. В спокойный день. Помню, нам с мамой дали одежду, гуманитарную помощь. Много лет потом я ходил в этом барахле, пока оно не стало слишком коротким. Папа оставил деньги, его работы, лавку ножей, но все равно мы жили экономно и не тратили, если можно не тратить.

– Моя мама тоже пропала в то Рождество в Колачеле.

– Да? – Он помолчал в своем внутреннем озере. – В Колачеле было очень плохо. Значит, мы оба дети цунами.

* * *

На берегу песок смешался с папиросами и обертками от мороженого. Всадники с блестящими от пота спинами гоняли усталых лошадей. В самом начале пляжа собралось много людей в красной, желтой, оранжевой, синей одежде. От слабого ветерка крутились ржавые карусели. Краска на их железных остовах облупилась. Купол из сшитых кусков ткани вздувался на ветру, а за ним виднелись узорные пирамиды прибрежных храмов. Из-за этих пирамид европейцы называли Махабалипурам «Семь пагод».

– Я сделаю набросок, эта ржавая карусель и храм… то же, что базилика и трущобы. Наши работы будут в одном стиле.

Он снова улыбнулся по-детски. Я стала рисовать, опасаясь лошадей. Климент Радж поднимал руку, останавливая их, чтобы они не приближались ко мне.

Потом он тоже достал из сумки альбом в обложке из искусственной кожи, уселся на песке. Когда мы закончили работу, солнце уже опускалось к Бэю. Мы показали друг другу наброски.

Он нарисовал, как ветер обдувает меня и белый с синим узором шальваркамиз облегает грудь и бедра. Не помню, чтоб ветер так сильно дул, погода была тихой, жаркой. Да и грудь у меня никогда не была такой сочной и большой, как фрукты. Голова моя выглядела хрупкой, а шея тонкой, египетской. Он нарисовал глаза, похожие на месяцы, что положили гранями вниз, чуть закруглив по-орлиному у носа, дуги бровей, сжатые губы, серьги в виде павлинов – подарок нашей горничной. Я увидела, что похожа на маму. На секунду мне даже показалось, что это она на рисунке, и острая печаль кольнула мне сердце.

– Тебе нравится?

– Да.

– Сделаю картину из этого эскиза и после выставки я подарю тебе.

«Марумагал, ты не видишь, у тебя кипит, сейчас через край польется? Всю кухню ты забрызгала маслом. Как нам не повезло! Как не повезло! Раньше мы жили чисто, а теперь вот что! Еще учить и учить молодых культуре», – сейчас пойдет на балкон и будет рассказывать соседке, такой же сварливой, как она сама. Где твой рисунок, Климент Радж? Плавает в океане вместе с другим человеческим мусором.

Чтобы дать отдохнуть глазам, мы отправились дальше по берегу. Мы шли, пока не перестали встречать людей. Цвет Бэя отличался от того, который я привыкла видеть из окон Башни. Он был ничем не замутнен – сапфировая вода, в которой сверкает золотое небо раннего вечера. Климент Радж собирал рапаны и камни. Его восхищали формы незатейливых вещей.

– Посмотри какой. – Он показал розоватый ракушечник. – Это будет мой счастливый камень об этом дне.

Я стала смотреть на волны от смущения. Он спросил:

– Возможно нам снова пойти рисовать вместе?

Я повернулась к воде. Мое лицо пылало, и я чувствовала, что пылает вся голова без волос.

– Да, в какой-нибудь день, – сказала я тихо, одела дупатту, спрятала в нее лицо.

– Спасибо, – сказал Климент Радж. Потом он помолчал, походил вокруг, собирая камни, а затем улыбнулся.

– Спасибо, что согласилась. Знаешь, со мной был случай в Керале. Я упал с мопеда, повредил ногу, и мы с мамой поехали в больницу. Мама ждала в коридоре, а я зашел. В кабинете была медсестра, и мне захотелось познакомиться с ней.