Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Думаю, что длительной перспективы оно, конечно, не имело, ибо было рассчитано на переходный период, связанный с противоречивым влиянием на культуру и печать рыночных отношений. Оно было призвано от имени государства защитить социально необходимую для общества книгу и периодическую печать. Министерство обязано было также вместе с демократическими законодательными институтами завершить разработку правовых основ демократического функционирования средств массовой информации и книгоиздания на правовой основе. В дальнейшем при нормальном демократическом общественном процессе время действия министерства ограничивалось бы не более чем 2–3 годами, на протяжении которых были бы приняты законы и нормативные акты по основам издательской деятельности, авторскому праву. За это время должна была сформироваться соответствующая мировой практике система государственного протекционизма по отношению к сфере печати и книгоиздания. Что касается взаимодействия в деятельности издательств, типографий и книготорговых организаций, то оно могло в дальнейшем осуществляться созданными и набиравшими силу ассоциациями издателей, полиграфистов, книгораспространителей.

Конечно, все это было лишь из области намерений и прогнозов, которым не суждено было сбыться. Уже в середине 1991 года стало ясно, что президент СССР, кабинет министров СССР в условиях разрушения экономики, разрыва связей между республиками не могут управлять теми деструктивными процессами, которые нарастали в обществе. К тому же само содержание деятельности кабинета министров СССР и его главы в системе управления оставалось по-прежнему консервативным: министерства, ведающие важнейшими социальными, культурными сферами, были полностью бесправны, ибо все права и материальные возможности по-старому сосредоточивались в Госплане (сменилось лишь название – Министерство экономики), Минфине, Госснабе, а министерства образования, культуры, печати имели лишь жалкие средства на содержание аппарата чиновников, их материальные и правовые возможности были ничтожными.

Для меня это стало особенно очевидным в июле 1991 года, сразу же, как только мы попытались определить новое положение о министерстве и выделить в нем правовые возможности защиты печати и книгоиздания. Встретив возражения, мы предложили кабинету министров и его комиссии по управлению не утверждать Положение о министерстве и вообще отказаться от его создания и пойти на организацию фонда печати и книгоиздания. Идея фонда была воспринята в комиссии управления положительно, но реализацию ее было предложено осуществить лишь в конце года, ибо существующая структура кабинета была временной, переходной.

Была ли здесь у меня какая-то личная корысть, спросит меня по-современному мыслящий читатель, особенно теперь, когда все продается, покупается и уже утратило свои прежние ценности. Никакой корысти не было, идея была рождена обеспокоенностью судьбой отечественного книгоиздания, и потому она была поддержана руководителями издательств и полиграфпредприятий, президентами союзных академий: Академии наук СССР, медицинских и педагогических наук, ассоциациями издателей и полиграфистов. В создании фонда мы исходили из того, что единственно приемлемым выходом из создавшегося критического положения книгоиздания был незамедлительный перевод издательской отрасли на рельсы коммерческих структур. Мы считали, что самоуправляемый и самофинансируемый хозрасчетный механизм в лице фонда, оптимально сочетая в своей работе коммерческие, общественные и государственные интересы, смог бы оказать реальную помощь издательствам и типографиям.