Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Критика сверху была жесткой, напоминая порой те известные времена из далекого прошлого, когда гонцу, принесшему во дворец правителю дурную весть, тут же рубили голову. Участникам столь короткой расправы было обычно невдомек, что гонец не виновник вести, а ее жертва. Говорю об этом с горечью, ибо был приверженцем позиции: на телевидении и радио не должно быть двух уровней откровенности и правды, один уровень, когда, к примеру, идет прямая трансляция съезда народных депутатов или сессии Верховного Совета, наполненных страстями до краев, столкновениями мнений, без соблюдения даже элементарных правил приличия, с применением всего набора грубостей и оскорблений. Все это с помощью телевидения выносилось на общее обозрение, становилось достоянием всей страны. После этого особенно странно было на другой день выслушивать замечания Горбачева или переданные по его поручению негодования по поводу комментаторов и обозревателей, слишком откровенно и резко оценивающих столкновения и конфликты парламентариев. Я думал, выслушивая эти замечания, как можно было в этих экстремальных политических условиях на другой день, выполняя, так сказать, волю высшего руководства, представлять совсем другой уровень откровенности. Как мог быть этот бурлящий, как перегретый паром, котел в виде съезда народных депутатов СССР или РСФСР представлен в комментариях на радио и телевидении совсем иным – благостным, спокойным, умиротворенным. Все то, что выносили на трибуну дискуссий депутаты, политические противники в борьбе за власть, становилось немедленно основой комментариев и интервью, оценками и суждениями журналистов.

Читатель помнит, как всеобщая политическая лихорадка, охватившая страну в конце 80-х годов, до крайнего уродства деформировала Центральное радио и телевидение. С Первого съезда народных депутатов в мае 1989 года начались, по категорическому требованию депутатов, прямые и полные трансляции заседаний съезда на всю страну. Миллионы людей с утра и до поздней ночи неотрывно сидели у радиоприемников и телевизоров. Работать становилось некогда, все от Москвы и до самых окраин огромной страны были до предела заняты политическими дискуссиями. Дворец съездов Кремля превратился в большой театр, где разыгрывался самый трагический спектакль в истории нашего Отечества, где телевидение было одним из главных участников и действующим лицом его. К концу съезда стало очевидно, что телевидение начинает мешать нормальной работе парламента, а многие из дискуссий депутатов все больше напоминали телевизионные шоу и посвящались лишь тому, чтобы показать себя. В связи с этим во второй половине работы съезда после споров было решено сохранить полную трансляцию, но давать ее только в вечернее время: начались длительные всесоюзные ночные телебдения. Помню, как на Втором съезде народных депутатов СССР в Кремлевском дворце съездов до 12 часов ночи шла полемика по поводу дела Гдляна и Иванова, а затем трансляция этого заседания длилась до 5 часов утра. Вспоминаю, как приехал из Дворца съездов в час ночи и, включив телевизор, долго думал, куда же мы идем с этими ночными дискуссиями, и только теперь понимаю, куда мы пришли.

Встречаясь в это время с зарубежными коллегами из телевидения Японии, Финляндии, США, мне приходилось выслушивать суждения профессионалов по поводу наших теленоваций, суть которых состояла в беспрецедентном вмешательстве телевидения в политическую жизнь страны. Коллеги откровенно говорили мне, что считают для себя чрезвычайно важным изучить этот уникальный феномен всеобщего политического психоза, охватившего все слои общества, который сознательно и организованно насаждается и поддерживается могучими средствами радио и телевидения. Не скрывая иронии, они замечали, что на смену известным психологам-экспериментаторам Кашпировскому и Чумаку пришли продолжительные (месячные), до 2–3 часов ночи, трансляции съездов, сессий, конференций советских и партийных высших органов. Зарубежные журналисты откровенно выражали свои сомнения в оценках этих «новаторских экспериментов» советского телевидения. Многие считали, что следовало бы создать специальную лабораторию, способную проанализировать эффективность влияния на психику человека подобных телепоказов крупных общественно-политических и государственных актов. При этом западные профессионалы не скрывали своих мнений, оценок и высказывали предположения, что подобные новаторские эксперименты телевидения и радио не только не поддерживают веру и усиливают разочарование, но вносят серьезную смуту в сознание людей, сеют неуверенность и все больше на фоне хозяйственного развала, падения производства, всеобщего дефицита и обнищания раздражают телезрителей, многие из которых хотят видеть на экранах нечто совсем другое.