Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Как известно, позднее в печати появились разговоры, что эта пленка якобы была сфабрикована в «Останкино» с ускоренным ритмом ее прогона. Ничего правдоподобного за этим не стояло. Был обычный прием в политической борьбе – все, кто имел какое-либо отношение к телевидению, хорошо это понимали. Ибо в телевизионной записи была представлена встреча, а не просто монолог выступления. На встрече, как известно, участвуют, двигаются, одновременно говорят, задают вопросы много людей, и технически было невозможно даже при желании исказить манеру поведения и речи одного человека, не трогая других.

Второй эпизод, когда Центральное телевидение и я как председатель Гостелерадио оказались причиной конфликта с Б. Н. Ельциным, случился в июне 1990 года, во время работы Первого съезда народных депутатов РСФСР. Если не ошибаюсь, это было 7 июня, когда мне позвонили из секретариата Ельцина и попросили 8 июня записать его выступление, чтобы представить его по телевидению или в этот день, или 9 июня. Я ответил, что мы готовы записать, а что касается времени выхода в эфир, то в этот день мы, очевидно, не успеем, а вот 9 или 10 июня мы его дадим в удобные часы: или перед программой «Время», или сразу после, обычно это время считалось благоприятным для выступлений руководителей государства. После того как запись была сделана, мне стало известно, что 9-го предстоит выступление М. С. Горбачева. Чтобы развести эти два выступления и не давать их в один день, я принял решение, учитывая, что какой-либо чрезвычайности в речи Б. Н. Ельцина не было, дать его выступление 10 июня, тем более и с самого начала возможность такая не исключалась. Пишу об этом весной 1992 года, во время накала страстей на Пятом съезде народных депутатов России, где из заседания в заседание парламентарии неистово требуют приструнить средства массовой информации. То, что происходило в мое время, было только первыми ласточками, первыми трещинами деформации российской демократии. Утром 9 июня на заседании съезда, после того как из газет стало известно, что телепередача с выступлением Б. Н. Ельцина в этот день не запланирована, был поставлен вопрос о дискриминации со стороны Гостелерадио СССР Председателя Верховного Совета РСФСР. Утром мне позвонил первый заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР Р. Хасбулатов и просил информировать съезд по этому факту. Я ответил, что нет никакой дискриминациии я готов это объяснить съезду.

В связи с теми страстями, которые разыгрались на съезде, в это же время меня попросил заехать и информировать о сути вопроса М. С. Горбачев. Где-то часов в одиннадцать я был в кабинете Горбачева на Старой площади и рассказал ему о сути конфликта, который ему действительно был неизвестен. Он выслушал и согласился с моими аргументами. После этого я, не откладывая, поехал в Кремль, в Большой Кремлевский дворец, и попросил слова. Слово мне было предоставлено в обстановке нарочито подогретого раздражения определенной части депутатов, явно искавших повода для скандала, с целью углубления противостояния Горбачева и Ельцина. Мне, стоя один на один с недоброжелательно настроенной аудиторией съезда, пришлось мобилизовать все ресурсы воли и самообладания, чтобы сохранить спокойствие и выдержать все, что обрушилось на мою голову.

Глядя в зал на тех, кто так хотел меня унизить, я думал о правильности своей позиции никогда не играть ни в какие игры с большими руководителями, иметь свое мнение и принимать только самостоятельные решения, равно как и отвечать за них. В этом остром диалоге с российскими депутатами еще раз мог убедиться, какого невысокого мнения они о нас, правительственных чиновниках, министрах, как о людях-флюгерах, способных лишь прислуживать Горбачеву и не способных на какие-либо самостоятельные решения и поступки. Я видел, что мой довод о том, что решение дать выступление Б. Н. Ельцина 10 июня я принял сам, без всякого согласования с кем-либо, так и не был воспринят. Не верили мне в меру своих представлений или, точнее, в меру своей «испорченности», хотя я говорил правду. Не поверили и тогда, когда я объяснил, что если приму участие в противостоянии двух лидеров, то возьму на себя опасную миссию и окажусь в сложном положении. Легче был воспринят довод, что выступление Б. Н. Ельцина не является чрезвычайным и перенесение его на один день никак не могло снизить его актуальность и существо, в чем они смогут убедиться уже завтра. Так оно и произошло, познакомившись с выступлением Б. Н. Ельцина на другой день, депутаты не задали мне ни одного вопроса и не посчитали нужным вообще возвращаться к этому вопросу. Председательствуя на съезде, Б. Н. Ельцин, выслушав мои спокойные доводы, как мне показалось, один из немногих, поверил, что я действительно сам принимал решение о времени его выступления. Во всяком случае, он понял, что конфликт уже выполнил свое назначение, не стал дальше нагнетать страсти.