Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Оптимизма мое выступление у членов Политбюро не вызвало, но было дано поручение В. Медведеву, Н. Рыжкову, Е. Примакову внимательно изучить положение в системе радио и телевидения, а Гостелерадио внести предложения о совершенствовании структуры. В целях изучения положения дел Совет Министров СССР через неделю заслушал мое сообщение о ситуации на Центральном телевидении, и снова, уже в который раз, довелось мне убедиться, что заместители Н. И. Рыжкова плохо ориентировались в тех сложных процессах, которые захватывали страну. Основной мотив их выступлений (Догужиева, Мостового, Лаверова) и аргументов в защиту административного запрещения выступлений всех неугодных правительству лиц сводился к тому, что телевидение государственное, оплачивается из госбюджета и потому обязано защищать все деяния Совета Министров. Помню, может быть, впервые и в выступлении, и в ответах на вопросы на Совете Министров я не выдержал и резко говорил о политической близорукости руководителей правительства, о непонимании того, что телевидение во время всеобщего развала и острого противоборства в стране не может быть пристрастным, благостным, ибо оно выступает в роли того зеркала, в котором общество видит свое кривое лицо, и это кривое лицо ему не нравится. Руководители Совета Министров СССР не понимали, что резкие критические выступления по Московскому и Ленинградскому каналам, по второй, Российской телевизионной программе, где преобладали политические силы, находящиеся в оппозиции союзному правительству, – это не реальности телевидения, а реальности жизни.

Обида – удел слабых. Я к слабым себя не причислял, и мною двигала не обида, а горечь от того, что люди, призванные управлять страной, не понимали, что в ней происходит. По сути, многие упреки в то время ко мне возникали из-за непонимания того, что могло, а чего не могло телевидение. При всем своем могущественном влиянии на общественное мнение телевидение не могло преодолеть углубляющийся в стране паралич исполнительной власти. Оно не могло перевезти вместо железнодорожников или речников помидоры или арбузы из Астрахани, и они там гибли тысячами тонн. Оно не могло вместо Министерства путей сообщения предоставить вагоны, чтобы перевезти зерно из Казахстана, хлопок – из Узбекистана. Не могло оно преодолеть нарастающие противоречия между Верховным Советом СССР и Верховным Советом РСФСР. Не телевидение было причиной тому, что в РСФСР, в Москве, Ленинграде к руководству Советами и исполнительной властью пришли общественные силы, которые выступали против политики, проводимой президентом СССР, Советом Министров СССР. Сколько бы ни критиковали Гостелерадио, оно не могло собою заменить законодательную и исполнительную власть.

Вскоре после заседания у меня состоялся откровенный разговор с Н. И. Рыжковым, который в Совете Министров был одним из немногих, который понимал истоки происходящих событий, сознавал их неуправляемость и неотвратимость. Я видел, как мучила его неудовлетворенность ослаблением исполнительной власти, как он переживал оттого, что правительство, не получая поддержки президента СССР, все более теряет контроль над экономическими и политическими процессами, происходящими в стране. На вопрос, что же делать в этой тупиковой ситуации, он ответил мне: «Сохранить честь и совесть и идти своей дорогой до конца – не ради власти, она теперь слишком тяжела по своей ноше, а ради Отечества, которое у нас одно».

Все сложнее становилось мне строить взаимоотношения на старой административной основе с творческими редакциями, отдельными программами и передачами телевидения. Оппозиционность официальной власти, Верховному Совету СССР, президенту СССР, Совету Министров СССР получала все большую поддержку снизу, особенно в Москве, Ленинграде. Падение авторитета КПСС усиливало и ускоряло этот процесс. Только этим можно было объяснить феномен избрания двенадцати ведущих тележурналистов, преимущественно из тех программ, которые выступали в оппозиции официальным властям, депутатами Верховного Совета РСФСР, из них трое были ведущими программы «Взгляд». Все чаще на пресс-конференциях, которые я проводил регулярно, журналисты спрашивали меня, не раскаиваюсь ли, что взвалил на свои плечи такую непосильную ношу, как Гостелерадио. В ответ я бодрился, отвечал: раскаяние – дело непродуктивное, надо работать. А работать становилось все труднее, ибо противостоять по-старому крайним позициям, которые все больше захлестывали передачи Центрального телевидения, было уже невозможно.