Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Советское телевидение, тяжело вырываясь из административных оков партийного и государственного контроля, одновременно впадало в другую крайность – становилось трибуной субъективных групповых воззрений, оценок и своими пристрастиями все больше оказывало давление на общественное мнение. Гостелерадио получало все большее число писем, в которых телезрители выражали свое беспокойство по поводу того, что многим передачам и ведущим явно недостает объективности в оценке событий. В письмах с тревогой отмечалось, что в условиях дестабилизации общества, углубления экономического, социального и национального кризисов средства информации, и прежде всего самые могущественные и влиятельные – радио и телевидение, служат преимущественно целям разрушения, а не созидания. В своих постоянных встречах с редакторами радио и телевидения я много раз говорил тогда о том, что перед теми, кому предоставлена великая привилегия вести диалог с миллионами, не может не стоять вопрос о том, какие цели, какие намерения преследует та или иная передача, то или иное обращение к людям.

В своем стремлении быть объективным я хорошо понимал: когда идет яростное противоборство различных общественных воззрений и сил, когда до предела обнажились все социальные язвы, длительное время прикрытые показным благополучием, телевидение не могло быть лучше своего времени, не могло заниматься благопристойным приукрашиванием. Как профессиональный политолог, многие годы работавший в сфере массовых средств информации, я не мог не знать ту истину, что любая позиция, будь она трижды правдивой и честной, когда идет речь о миллионах, неизбежно рождает поддержку одних и неприятие других. С другой стороны, я знал жизнь и видел, что не может и не должно столь продолжительное время разрушение, обличение, критика всего и вся оставаться единственным приоритетом массовых средств информации и так долго преобладать над созиданием. Я осознавал, что с экранов телевидения совсем уходит обычная повседневная жизнь людей с горем и радостью, надеждами и разочарованием. На экранах не стало обыденной жизни рабочего города, деревни, семьи, судьбы простого человека.

Читатель не мог не заметить, что не первый раз я в своих размышлениях обращаюсь к теме созидания и разрушения в средствах массовой информации. Сегодня она еще более актуальна, чем в то время, о котором я веду речь, ибо монополизм и торжество групповых пристрастий в телевизионных передачах достигли крайнего предела.

В моем представлении такое могучее средство воздействия на массовое сознание, как телевидение (каким бы оно ни пыталось быть нейтральным, объективным), призвано стремиться к тому, чтобы готовить общественное мнение к восприятию идей демократического обновления жизни страны. И главную задачу при этом призвано видеть в том, чтобы возвратить людям утраченное чувство хозяина своей судьбы, своего Отечества, освободить их от рабской покорности и послушания, помочь преодолеть уничтожающую достоинство уравниловку. Говорю это с убеждением: ничего в нашем ныне унизительном, нищенском бытии не изменится, если не произойдут изменения в главной сфере человеческой деятельности – в труде. Общественные отношения, самые цивилизованные и демократические, самые гуманные и совершенные, сами по себе не гарантируют счастья и пристойной жизни людям, они гарантируют лишь возможность их обретения. Нести убеждение созидательного всесилия и всемогущества человека, творца своего счастья, каким бы ни было трагическим, удручающим наше положение сегодня, – одно из главных общественных назначений телевидения. И теперь, когда еще острее бушуют митинги, пикеты, в том числе и в Останкино, мои суждения лишь подтверждают ту истину, что телевидение должно служить простым людям и зависеть только от них.

Читатель вправе меня спросить: в условиях столь сложной ситуации в стране, острого противоборства противодействующих общественных сил, непосредственным объектом которого стали средства радио и телевидения, существовала ли у председателя Гостелерадио какая-либо реальная возможность быть полезным в осуществлении серьезных перемен в управлении главным информационным центром страны?

Мы ныне уже знаем, как развивались события в последующие два года и чем они закончились. В этом смысле о дальней перспективе в деятельности Гостелерадио СССР речь, естественно, идти не могла. Однако и в первый год своей деятельности в роли председателя, и теперь, когда все в прошлом, я верю, что при условии поддержки тех, кто стоял тогда у власти, можно было в переменах структуры радио и телевидения и всей системы управления сделать значительно больше. Причем если бы это было сделано тогда, в конце 1989-го или в начале 1990 года, то совершенно очевидно, что радио и телевидение ныне работали бы в иных, более благоприятных внутренних условиях и не искали бы мучительно пути выхода из проблем, которые могли быть решены три года назад.