Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Неопределенность позиции по острым социальным и национальным вопросам, длительное маневрирование и боязнь руководства партии принять какое-либо решение в условиях реального размежевания внутрипартийных сил отчетливо проявились в процессе работы одного из последних пленумов ЦК КПСС 24–25 апреля 1991 года, который обсуждал текущее положение страны и задачи партии. Этот пленум, по мнению многих его участников, мог стать последним пленумом ЦК КПСС. Однако вернусь к его началу. В докладе премьера кабинета министров В. Павлова о положении в стране, в выступлении на пленуме генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева и предлагаемой резолюции, кроме признания критического положения в стране, были изложены материалы заявления президента СССР и девяти руководителей союзных республик (1 + 9) о мерах по стабилизации обстановки в стране и преодолению кризиса. Это были основы так называемого Ново-Огаревского проекта. Практически с самого начала на этом пленуме, как и на предыдущих, выступающие секретари партийных комитетов подвергли резкой уничтожающей критике Политбюро и генерального секретаря ЦК КПСС за пассивность в действиях по укреплению политической роли партии и бездеятельность по стабилизации экономического положения в стране. Критический тон в выступлениях был задан первым секретарем компартии Украины Гуренко, его в весьма резкой форме поддержал первый секретарь МГК Ю. Прокофьев. Содержащиеся в отдельных выступлениях личные выпады и резкие оценки персональной деятельности вывели из равновесия М. С. Горбачева, особенно выступление первого секретаря Тюменского обкома Зайцева, потребовавшего ухода генсека. М. С. Горбачев не выдержал критического напора своих оппонентов из партийных комитетов и заявил о своей отставке с поста генерального секретаря ЦК КПСС.

Была середина дня 25 апреля, растерявшийся председательствующий на пленуме В. А. Ивашко объявил на два часа перерыв для консультаций. В перерыве 72 члена ЦК КПСС официально подали в президиум записку, где заявили, что если пленум примет отставку, то они выйдут из состава ЦК. Назревал раскол в составе ЦК КПСС. В то время я тоже подписал это заявление, ибо еще верил тогда, как и другие, что уход Горбачева сделает раскол в партии неотвратимым и, следовательно, КПСС должна будет прекратить свое существование в тот ответственный момент, когда еще жила надежда сохранить СССР.

Теперь, когда прошло время и можно применить тот самый подход, о котором я уже говорил, – а что бы было, если бы раскол в ЦК состоялся, – я прихожу к выводу, что неизбежное размежевание в партии, вызванное отставкой генсека, могло оказаться целесообразным. Оно могло явиться началом действительного обновления партии на основе тех политических течений, которые в ней реально существовали. Это обновление могло вызвать формирование вместо КПСС двух или трех партий социалистической ориентации, и это отвечало бы реальностям времени.

Последняя попытка партии овладеть инициативой, отвратить кризис была осуществлена в ходе разработки проекта новой программы КПСС. 25–26 июля прошел последний пленум ЦК КПСС, утвердивший проект новой программы КПСС для последующего широкого обсуждения ее в партии, одновременно было решено созвать внеочередной XXIX съезд КПСС в ноябре – декабре 1991 года. Предлагаемый проект новой программы хотя и радикально реформировал КПСС в социал-демократическую парламентскую партию, однако не мог преодолеть нарастающих противоречий внутри партии. Значительная часть партийного аппарата не одобряла этот проект и решительно выступала против.

В этих условиях не могло изменить положение КПСС и последующее широкое обсуждение предлагаемого проекта новой программы. В условиях острого социального кризиса в стране, резкого падения производства, неуправляемости народного хозяйства, беспомощности центральной исполнительной власти всесоюзная дискуссия о программе партии, проводимая с большим опозданием, могла вызвать еще большее раздражение в народе, ибо в КПСС большинство людей видело первопричину всех несчастий в стране. Упущенное время мстит, становится жестоким и неумолимым. Восстановить утраченное доверие к партии было уже невозможно. Оттого несправедливое и недемократическое запрещение партии не вызвало массового негодования ни коммунистов, ни беспартийных и никакими публичными выступлениями в стране, по существу, не было отмечено. В этом, как это ни тяжело, быть может, признать, самый серьезный аргумент, подтверждающий, что партия не была убита, а лишь покончила жизнь самоубийством.

Глава III Газета – сладкая каторга: восемь лет в «Советской России»