Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

Каковы в действительности были отношения между Фетом и Марией Лазич, насколько близко они сошлись, останется, конечно, тайной. Можно, однако, предположить, хотя бы по употребленной Фетом в письме фразе «умоляет не прерывать наших отношений», что они были не просто дружескими и не ограничивались разговорами и совместным обсуждением книг. Так было или иначе, но отношения эти длились около полутора лет. Мария была увлечена поэзией, стихи Фета любила и его дар воспринимала очень серьезно. Ее литературные вкусы совпадали с предпочтениями Фета. Фортепианной игрой Марии был очарован сам Ф. Лист, с которым она встретилась в Елисаветграде в 1847 году во время его турне по России. Ничего более конкретного и определенного невозможно сказать об этой девушке, все сведения о ней так или иначе исходят от самого Фета. Следы реальных воспоминаний отразились в поэзии, но переплавились в иной состав, стали частью вымышленного мира.

Вот фрагмент поэмы Фета, в котором тень умершей возлюбленной является к нему, как к Данте тень Беатриче:

О, нет — не сон и не обман пустой:
Ты воскресила сердца злую муку.
Как ты бледна, как лик печален твой!
И мне она, подняв тихонько руку, —
«Утишь порыв души твоей больной»,
Сказала кротко. Сладостному звуку
Ее речей внимая с умиленьем,
Пред светлым весь я трепетал виденьем.
«Мой путь окончен. Ты еще живешь,
Еще любви в груди твоей так много,
Но, если смело, честно ты пойдешь,
Еще светла перед тобой дорога.
Тоской о прошлом только ты убьешь
Те силы, что даны тебе от Бога.
Бесплотный дух, к земному не ревнуя,
Не для себя уже тебя люблю я.
Ты помнишь ли на юге тень ветвей
И свет пруда, подобный блеску стали,
Беседку, стол, скамью в конце аллей?..
Цветущих лип вершины трепетали...

Ты мне читал «Онегина».

Конечно, «Онегина»! Все отсылки к нему неслучайны в этой истории. Описанную сцену венчает многозначительный финал:

Да, счастья было в этот миг так много,
Что страшно больше и просить у Бога.

И однако Фет точно знал, что связывать себя с Марией браком он не станет, сознательно отказывался от счастья, которое в этот момент было «так возможно, так близко», воспринималось как совершенно естественное. В этом решении есть, конечно, психологическая загадка, над которой бьются биографы Фета. Многие из них сходились в том, что он был человеком двойственным. Мир поэтического творчества, наполненный светлыми красками, ясными, прозрачными образами, акварельными оттенками, мимолетными видениями, тонкими душевными переживаниями, отражал одну сторону его личности, и совсем другим, мрачным, депрессивным, тяжелым, неуживчивым Фет представал перед своими близкими и друзьями. А. Григорьев писал о нем, увязывая эти две стороны личности Фета в единую систему: «С способностью творения в нем росло равнодушие. Равнодушие ко всему, кроме способности творить, — к Божьему миру, как скоро предметы оного переставали отражаться в его творческой способности, к самому себе, как скоро он переставал быть художником. Так сознал и так принял этот человек свое назначение в жизни...»[57]

Фет словно подтверждает эту характеристику. В письме И. П. Борисову предположительно начала осени 1850 года он сообщает об утрате чувства к Марии: «Давно подозревал я в себе равнодушие, а недавно чуть ли не убедился, что я более чем равнодушен. Итак, что же — жениться — значит приморозить хвост в Крылове[58] и выставить спину под все возможные мелкие удары самолюбия. Расчету нет, любви нет, и благородства сделать несчастие того и другой я особенно не вижу»[59]. Особенно ужасает, конечно, холодный расчет, о котором Фет никак не может и не хочет забывать не только в минуты равнодушия, но в период сильной влюбленности, который вторгается во все жизненные планы, коверкает его судьбу.

К лету 1850 года относится шедевр интимной лирики Фета. Каждый школьник знает его наизусть как хрестоматийный текст. Генетически он тоже связан с Марией Лазич: