Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

Точно такую же свободу, которую Блок предоставляет своей жене, он требует и для себя самого. Осенью 1906 года он встретил и полюбил Наталью Николаевну Волохову — актрису театра В. Ф. Комиссаржевской. Роман хотя и был, судя по всему, платоническим, оказался очень серьезным, и Любовь Дмитриевна не могла относиться к нему легко. Блок пытался объяснить ей происходящее со своих позиций: «Ты важна мне и необходима необычайно; точно также Н<аталия> Н<иколаевна> — конечно — совершенно по-другому. В вас обеих — роковое для меня. Если тебе это больно — ничего, так надо. Свою руководимость и незапятнанность, несмотря ни на что, я знаю, знаю свою ответственность и веселый долг. Хорошо, что вы обе так относитесь друг к другу теперь, как относитесь. Мне бы хотелось, чтобы всё это ты, когда думаешь обо мне, неотступно знала. Напиши мне, что ты думаешь об этом теперь, и не преуменьшай этого ни для себя, ни для меня. Помни, что ты для меня необходима, я твердо это знаю»[141].

Согласимся, что откровенность чрезмерная, а объяснения крайне запутаны. Любовь Дмитриевна, несомненно, мучилась. Хотя она уже приняла решение остаться с Блоком, но пока все еще не могла полностью поверить в то, что между ними никогда больше не вспыхнет земное чувство. От отчаяния или из вполне объяснимого мстительного чувства Любовь Дмитриевна тоже бросается в любовные отношения с известным прозаиком и критиком эпохи — Сергеем Ауслендером, роман с которым скоро закончился и ни к чему никого не обязывал. Так и покатилось дальше. У нее — Сергей Ауслендер, Георгий Чулков, Константин Давидовский, Жорж Дельвари... У него Волохова, Дельмас... Впрочем, большие любови Блока, всерьез отвлекавшие его внимание от Любови Дмитриевны, были не столь уж часты, гораздо больше было случайных связей, проституток, женщин, не оставлявших значительного следа в его душе. Их в жизни Блока можно считать десятками, если не сотнями.

А внешне молодые супруги продолжают производить впечатление солнечной, восхитительной пары. «Царевич с царевной» — называет их в своих мемуарах Андрей Белый. В Шахматове они поселились в отдельном флигеле, который стоял во дворе при самом въезде в усадьбу. В нем были четыре комнаты и крытая наружная галерея. В этом небольшом домике они начали создавать собственный домашний быт. Блок выпилил на втором этаже слуховое окошко, из которого открылся новый вид:

Чую дали — и капли смолы
Проступают в сосновые жилки.
Прорываются визги пилы,
И летят золотые опилки.
Вот последний свистящий раскол —
И дощечка летит в неизвестность...
В остром запахе тающих смол
Подо мной распахнулась окрестность...
Всё закатное небо — в дреме,
Удлиняются дольние тени,
И на розовой гаснет корме
Уплывающий кормщик весенний...

Потом увлеклись оформлением интерьера, извлекая из старинных сундуков куски пестрых тканей и бумажные веера, а позже принялись за обустройство сада. Насадили не только кусты белых, розовых и красных роз, но и деревья, которые быстро выросли и заслонили собой домик, устроили дерновый диван, который называли «канапэ», по бокам его посадили два привезенных из Боблова молодых вяза. И уютный дом, и сад были плодом их общих усилий. Блок любил физический труд, Любовь Дмитриевна вила гнездо — что еще оставалось? Проект семейной жизни нужно было хоть как-то реализовывать. Тетка Блока замечает: «Жизнь этих светлых созданий со стороны казалась сказкой. Глядя на них, художник нашел бы тысячу сюжетов для сказок русских, а иногда и заморских. У них все совершалось как-то не обиходно, не так, как у других людей. Его работы в лесу, в поле, в саду казались богатырской забавой: золотокудрый сказочный царевич крушил деревья, сажал заповедные цветы в теремном саду. А вот царевна вышла из терема и села на солнце сушить волосы после бани. Она распустила их по плечам, и они покрыли ее золотым ковром почти до земли: не то Мелиссанда, не то — золотокудрая красавица из сказок Перро. Вот она перебирает и нижет бусы, вот срезает отцветшие кисти сирени с кустов — такая высокая, статная, в сарафане или в розовом платье, с белым платком над черными бровями»[142].

Во многих стихотворениях первой поэтической книги Блока «Стихи о Прекрасной Даме» запечатлен примерно такой образ, правда, в сопровождении тревожного настроения: с одной стороны, ожидания и веры, с другой — неверия и страха, то и дело сменяющих друг друга: