Мы оба смотрим в сторону бара. В стороне от нас беременная женщина звонит мужу по «ФейсТайму». У нее по лицу текут слезы, когда она тянется к телефону и касается экрана.
– Я так тебя люблю, – говорит муж.
– Я тоже люблю тебя.
Я подавляю всхлип и отворачиваюсь, не в силах вынести пытку тем, как люди прощаются друг с другом. Шум в салоне нарастает, когда все больше пассажиров дозваниваются до своих близких. Оставляют сообщения по голосовой почте – заверения в любви, просьбы о прощении.
Франческа отсылает сообщение, и я замечаю, как она сдерживает слезы, вот-вот готовые покатиться по ее лицу, которое она стремится сохранять спокойным. Мне не терпится добраться до телефона, лежащего в сумочке, в носовой части самолета, и я гадаю, сколько же продержится Сеть, когда все сразу пытаются дозвониться домой.
Моя мама звонила мне за день до смерти. Это было менее чем через год после того, как я бросила учиться на пилота. И я не смогла бы выслушать очередной нотации о том, чтобы предпринять еще одну попытку; вынести ее ненавязчивых, однако настойчивых расспросов, что же случилось в тот день во время тренировочного полета. Я глядела, как ее имя мигает на экране, и переключила вызов на голосовую почту. Сама позвоню позднее или утром. Вот только я не позвонила, и до сих пор не могу себе этого простить.
В моей голове проносятся яркие образы. Адам, стоящий у алтаря, повернувшийся, чтобы увидеть, как я шествую по приделу храма. Первая встреча с Софией. Наш с ней приезд домой. Игры в чудовище из ванны, провожание в школу, мы с Адамом держим ее за руки и высоко раскачиваем. Мама не дожила до нашей свадьбы с Адамом, так и не увидела Софию и никогда не узнала меня в качестве матери. Софии я подобного не желаю. Я хочу находиться рядом с ней – именно это я ей пообещала в тот день, когда мы привезли ее к нам.
– Вот.
Я оглядываюсь. Роуэн протягивает мне телефон. Я беру его в руки, даже когда вежливость заставляет меня произнести:
– Не могу… вы, наверное, тоже хотите…
– Сначала вы. Позвоните мужу. И дочери.
– Огромное спасибо. – Я судорожно сглатываю.
Мобильный Адама выключен, я сбрасываю вызов и звоню на городской телефон. Представляю, как Адам неохотно встает, размышляя, кто это названивает посреди ночи, потом неуклюже спускается вниз, заглядывает в открытую дверь комнаты Софии, желая убедиться, что звонок ее не разбудил.
Нажимаю на сброс. Потом на повтор вызова. Где же Адам и София? Я сделала все, что требовали от меня угонщики. Ради дочери, чтобы ее не тронули. Где же она?
– Адам! Если ты дома, возьми трубку. Адам! – Я велела себе не плакать, но бессильна прекратить всхлипывание, сопровождающее мои слова и глушащее их. – Самолет захвачен. Они сказали, что Софии не поздоровится, если я не… Господи, Адам, если ты дома и ничего не случилось, прошу тебя, отправляйтесь вместе с Софией куда-нибудь в безопасное место. Они заявляют, что дождутся, когда у самолета закончится топливо, и… – Я тараторю так, что слова наскакивают друг на друга, тычу пальцем в кнопку сброса и злюсь на себя, что ничего не получилось.
Роуэн кладет мне руку на плечо:
– Дышите глубже!
Я дышу.
– Можно я позвоню еще раз?
– Конечно.
–
– Адам! Если я не выживу, передай Софии, что я ее люблю. Она храбрая, красивая и умная, я восторгаюсь ею каждый день и час. Скажи, что я сделала все, что смогла, чтобы она оставалась в безопасности. Я обещала, что никогда ее не оставлю, и ей нужно знать, как же мне жаль. Пусть простит меня за нарушенное обещание. Ей многое предстоит в жизни, и хотя она не сможет меня видеть, я буду рядом, охраняя ее. Я очень ее люблю. И… тебя тоже. – Я сглатываю, а потом говорю громче и четче: – Только не надо ей об этом рассказывать. Потому что я вернусь домой, Адам. Вернусь домой.
Я секунду жду, представляя воспроизводящий сообщение автоответчик в телефоне посреди пустой кухни. Затем сбрасываю вызов и глубоко вздыхаю.
– Все нормально?
Я молча киваю Роуэну. Как у меня может быть все нормально? Как у всех нас может быть нормально?
– А что будет, когда закончится топливо? – негромко спрашивает Дерек.