Заложница

В тот же день они угрожали Кате. Они могли бы избить меня, но вместо этого пустились за Катей и Софией. Знали, что это действеннее, чем синяк под глазом или сломанный нос.

– Он сказал, что вы должны ему денег, – позднее сказала Катя, когда перестала плакать, а я наконец-то убедил дочь, что плохие дяди ушли и больше не вернутся. – Много денег.

– Да.

– Тогда откуда вы знаете, что он не вернется?

– Я этого не знаю.

Катя слишком перепугалась, чтобы и дальше оставаться жить у нас. Я объяснил Софии, что это пустяки, и попросил ее не рассказывать ничего мамочке, потому что она может расстроиться, а мы ведь не хотим ее расстраивать, верно? Потом себя за это возненавидел.

Через три дня позвонил тот же человек.

– Я рядом с твоим домом, Холбрук. Деньги собрал?

– Собираю, я же говорил.

Я находился на работе, в отделе уголовного розыска, и ждал чьего-то инструктажа, чтобы потом сказать посетителям, чтобы те уходили, остальное без комментариев.

– Собирать – не значит собрать.

Он замолчал. Вместо слов я услышал звуки зажигалки, которые ни с чем не спутаешь. Шипение газа, щелканье кремня. Я схватил ключи от служебной машины и побежал к стоянке, постоянно названивая Майне, когда на полной скорости несся домой. Она не отвечала.

Когда я добрался до дома, внутри было темно. Дыма я не учуял, не увидел язычков пламени. Что это было – пустая угроза?

В окне спальни зажегся свет, и я снова позвонил Майне на мобильный. Мне нужно было убедиться, что с ней и с дочерью все в порядке. Она сбросила вызов, а я стоял на дороге, гадая, возвращаться ли мне на службу.

А если это все-таки не пустая угроза?

Майна открыла дверь, когда я шел по тропинке. Никакого огня. Только Майна – подозрительная, злая, целая и невредимая. А еще – облитый бензином коврик у двери.

– Холбрук, если ты там, открывай дверь немедленно! – Снова сильные удары.

– Папа, – шепчет София, – это опять плохой дядя?

– Думаю, да.

– Тебе было сказано – до полуночи! Ты собрал деньги или нет?

Лицо у дочери перекошено, верхняя часть тела дрожит. До конца дней своих не прощу себе, что ей пришлось все это пережить.

– Тогда я это понимаю как «нет»! – орет ростовщик.

– Нам надо сидеть тихо, дорогая. Он не должен знать, что мы тут.

Она кивает, и мне до боли хочется обнять ее. Черт бы подрал эти наручники! Я снова и снова бью ими о трубу, радуясь крови и боли, потому что большего не заслуживаю.

Звук включенного двигателя заставляет меня замереть. Я гляжу на Софию. Это все? Он так легко сдался?

– По-моему, он уезж… – начинаю я, но тут мне в нос что-то ударяет: едкий запах, наполняющий меня страхом и заставляющий опять дергать наручники.

Дым. Я чувствую запах дыма.

Дом горит.

Глава сорок третья 2 часа до Сиднея. Майна

Пояс смертника – бутафория. Нет никакой бомбы. Эти слова крутятся у меня в голове и эхом повторяются в голосах вокруг меня, словно чем чаще их произносят, тем сильнее мы в них поверим. Это не бомба, в ее поясе нет взрывчатки. Этот ее пояс – бутафорский.

А если нет?

Как можно верить этой женщине, якобы врачу, готовой скорее забрать чью-то жизнь, чем спасти ее? Откуда нам знать, что данное заявление не часть плана, призванного подтолкнуть нас к гибели?

По лицу Ганга струится пот, впитываясь в воротник. Он часто дышит, раскачиваясь с мысков на пятки, но меня он не волнует – Ганг рухнет, едва его толкнут. Позади него, у входа в бизнес-класс, твердо стоит на ногах Замбези, а в другой части салона внимательно наблюдает за всем Нигер. Мышцы у него напряжены. Нигер сверлит меня взглядом, и я понимаю, что он начнет действовать, как только мы двинемся вперед, но этому можно помешать. Это я учла в своем плане. Эти люди стоят между мной и Софией так зримо, будто я вижу ее за их спинами, и в моем стремлении к ней ничто меня не остановит. Одиннадцать лет назад я совершила ужасную ошибку и с тех пор живу, нося ее в себе. Мне не следовало бы тут находиться, но я здесь, и придется за это рассчитываться.

– Что она вам сказала? – спрашиваю я Ганга, от которого наверняка услышу ответ.

– Лишь то, что нам положено знать, – уклончиво произносит он, как Адам, когда заявляется домой через несколько часов после окончания дежурства, объясняя, что встречался с приятелем, попал в пробку или устранял неполадки в машине. Мне известно, что такое вранье, и я всегда чувствую его.

– Миссури сказала нам, что самолет останется в воздухе до тех пор, пока правительство Соединенного Королевства не примет ваши требования или пока у нас не закончится топливо. Если так, вы бы знали, что есть шанс не погибнуть, но это совсем не то, о чем сейчас написано на ваших лицах. Вы никогда не думали, что погибнете, так ведь?