Въ началѣ іюля 1799 года, въ замѣнъ Мамонова явился при дворѣ, какъ мы видѣли, Зубовъ, и Безбородко, въ письмахъ своихъ прикидывался равнодушнымъ и даже радовался паденію ненавидѣвшаго его любимца. Между тѣмъ, возвышеніе Зубова росло каждый день и новый фаворитъ относился не слишкомъ благосклонно къ графу-докладчику. Считая Зубова какимъ-то геніемъ, Екатерина полагала, что возвышая его, она тѣмъ самымъ оказываетъ услугу Россіи. «Я дѣлаю государству пользу, воспитывая молодыхъ людей», — говорила она Салтыкову, когда рѣчь заходила о Зубовѣ. Для противодѣйствія Зубову, Безбородко вызвалъ и поселилъ въ своемъ домѣ родственника своего Милорадовича, конечно, съ цѣлью пристроить его въ разсадникъ будущихъ государственныхъ людей. Въ Милорадовичѣ, чрезвычайно красивомъ, молодомъ гвардейскомъ офицерѣ, на котораго однажды государыня уже обратила свое вниманіе, Зубовъ, по словамъ г. Григоровича, не могъ не видѣть сильнаго себѣ соперника при поддержкѣ и вліяніи Безбородки, который теперь хотѣлъ упрочить свое положеніе не слиткомъ благовиднымъ способомъ. Это, естественно, не могло не раздражить и не страшить за свою судьбу не утвердившагося еще на своемъ мѣстѣ юнаго Зубова.
По поводу всего этого г. Григоровичъ пишетъ: «Нельзя здѣсь не припомнить разсказъ о томъ, что Безбородко будто бы, хлопоталъ, по удаленіи Мамонова, о «представленіи случая» своему племяннику, Григорію Петровичу Милорадовичу, еще въ Нѣжинѣ. Милорадовичъ, какъ свидѣтельствуетъ портретъ его, былъ красавцемъ. Это обстоятельство, будто бы, и послужило одною изъ главнѣйшихъ причинъ ненависти Зубова къ Безбородкѣ».
Хотя тѣ интриги, которыя окружали Безбородку и которыя, въ свою очередь онъ велъ и самъ, отнимали у него не мало времени и, кромѣ того, не могли не разстроивать его, тѣмъ не менѣе онъ продолжалъ усердно заниматься не только текущими дѣлами, какъ докладчикъ, но еще находилъ досугъ для составленія особыхъ записокъ, которыя онъ представлялъ государынѣ, конечно, не безъ цѣли поддержать въ пей мнѣніе о своей дѣловитости. Такъ, въ то время, когда для Россіи представлялась необходимость заключить миръ съ одной стороны съ Турціею, а съ другой — со Швеціею и когда дворы вѣнскій и берлинскій весьма чувствительно затрогивали наши интересы въ Польшѣ, Безбородко подалъ императрицѣ двѣ записки. Въ каждой изъ этихъ записокъ онъ указывалъ на возможность заключить миръ со Швеціею и Турціею при посредствѣ берлинскаго двора, а во второй высказывалъ свое мнѣніе о томъ, какимъ путемъ должны быть ведены переговоры съ берлинскимъ дворомъ относительно войны. Господствующею у него мыслью было то убѣжденіе, что «для усыпленія ненавиствующихъ намъ дворовъ, надобно главнѣйше негоцировать въ Берлинѣ». Между тѣмъ Екатерина имѣла «неодолимое отвращеніе къ сближенію съ прусскимъ королемъ и убѣжденіе въ пользу связи съ императоромъ». Въ этомъ случаѣ ей долженъ былъ уступить даже Потемкинъ. Планъ осуществленія своей мысли Безбородко излагалъ въ письмѣ къ графу А. Р. Воронцову. Онъ писалъ ему: «Покуда вся негоціація будетъ состоять въ словахъ и обѣщаніяхъ, мы скрывать станемъ наши сношенія; но какъ скоро пришло бы говорить далѣе, не сдѣлаемъ никакого рѣшительнаго шага, не условившись напередъ съ нашимъ союзникомъ, который, въ концѣ прошлаго года, самъ намъ сказалъ, что надобно всѣми силами успокоивать короля прусскаго и что покуда война съ турками у него и у насъ на рукахъ и думать нельзя противиться берлинскому двору».
Причиною такой податливости, берлинскому двору Безбородко выставлялъ внутреннее весьма печальное положеніе Россіи. «Нашъ интересъ теперь въ томъ состоитъ — писалъ онъ — чтобы сдѣлать миръ, хотя нѣсколько честный, ибо много уже лѣтъ нельзя продолжать войну. Отъ неурожая хлѣбнаго и отъ возвышенія цѣнъ и отъ худой экономіи въ войскахъ, такъ возросли расходы, что намъ нынѣшній годъ на войну станетъ слишкомъ тридцать милліоновъ, и чтобы быть въ состояніи протянуть будущую кампанію, дошло дѣло до наложенія новыхъ податей».