Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий (репринт, старая орфография)

Если вообще подобнаго рода поступокъ долженъ былъ набросить тѣнь на королевское достоинство, то онъ въ отношеніи къ Чарторижскому принималъ особое значеніе. Князь Адамъ Чарторижскій, и по рожденію, и по богатству, и по близкой кровной связи съ королемъ, занималъ въ Польшѣ едва-ли не самое видное мѣсто. Родня его, еще съ самаго его дѣтства, предназначала князя Адама въ короли польскіе, и въ прежнее время, по внушенію ея, молодой Чарторижскій ѣздилъ довольно часто въ Петербургъ, чтобъ снискать тамъ себѣ расположеніе императрицы Елисаветы Петровны, политика которой не представляла для Польши никакой серьезной опасности. Петръ III оказывалъ князю Чарторижскому особенную благосклонность и, не долюбливая, по извѣстнымъ ему обстоятельствамъ, Понятовскаго, желалъ видѣть королемъ польскимъ Чарторижскаго, и даже обѣщалъ ему свое содѣйствіе для достиженія польскаго престола въ случаѣ смерти короля Августа III. Понявъ къ чему клонится политика императрицы Екатерины въ отношеніи Польши, князь Чарторижскій прекратилъ впослѣдствіи всякую связь съ петербургскимъ дворомъ и, явившись представителемъ старой Польши и противникомъ русскаго вліянія на дѣла Рѣчи Посполитой, пользовался поэтому среди польскихъ патріотовъ огромнымъ вліяніемъ. Все это не могло располагать Екатерину въ пользу Чарторижскаго, котораго процессъ Угрюмовой выдвигалъ теперь на слишкомъ видное мѣсто, какъ жертву королевскаго коварства, и который для своей поддержки былъ въ состояніи выставить сильную и многочисленную партію, враждебно настроенную противъ Россіи.

Съ юридической точки зрѣнія судебный процессъ Угрюмовой чрезвычайно замѣчателенъ[7] для того времени: онъ былъ веденъ гласно, при участіи обвинительной власти, защитниковъ Рыкса, Комажевскаго и Угрюмовой, какъ обвиняемыхъ, и адвоката со стороны князя Чарторижскаго, какъ главнаго обвинителя. Рѣчи участвовавшихъ въ судебномъ засѣданіи лицъ отличаются превосходною обработкою слога и утонченностію доводовъ и со стороны обвинителей, и со стороны защитниковъ, но мы не будемъ останавливаться на подробностяхъ этого процесса. Скажемъ только, что защитники Рыкса и Комажевскаго доказывали, что никакого злаго умысла на жизнь Чарторижскаго не было; они ссылались и на то, что Станиславъ Потоцкій и Тейлоръ придали подслушаннымъ ими словамъ Рыкса и Угрюмовой такой смыслъ, какого они вовсе не имѣли, и, наконецъ, защитники обвиняемыхъ вовсе отвергли, на основаніяхъ тогдашняго польскаго законодательства, показанія Игнатія и Станислава Потоцкихъ, какъ такихъ лицъ, которыя, по многимъ причинамъ, не могли быть признаны имовѣрными свидѣтелями, и обвиняли князя Чарторижскаго въ клеветѣ не только на Рыкса и Комажевскаго, но и на самаго короля. Защитникъ Угрюмовой доказывалъ, что со стороны ея никакой интриги не было и что она показывала сущую правду; Угрюмова же не только подтверждала тѣ обстоятельства, о которыхъ мы уже говорили, но заявляла еще, что Рыксъ уже и прежде звалъ ее въ Гродно за тѣмъ, чтобы оказать королю чрезвычайно важную услугу и обѣшалъ ей 1,000 дукатовъ единовременно, 500 дукатовъ ежегодной пожизненной пенсіи, а также и помѣстье, если только она съумѣетъ войти въ сношенія съ однимъ лицомъ, переписывавшимся съ княземъ Чарторижскимъ. Но такъ какъ, по словамъ Угрюмовой, ей не удалось исполнить это, то Рыксъ оставилъ ее въ Гродно и послѣ того явился къ ней въ Варшавѣ съ тѣмъ ужаснымъ предложеніемъ, о которомъ она не замедлила сообщить князю Чарторижскому.

Что касается маіора Угрюмова, то онъ явился на судъ только въ качествѣ свидѣтеля. Маіоръ показалъ, что послѣ возвращенія его жены изъ Гродно, Рыксъ и Комажевскій были у нея два раза, и что когда они пришли къ ней въ послѣдній разъ, то онъ, Угрюмовъ, встрѣтился съ ними и отрекомендовался имъ какъ мужъ хозяйки дома. «Послѣ того — продолжалъ Угрюмовъ — жена моя поговорила нѣсколько минутъ съ этими господами и показала имъ какое-то письмо, копію съ котораго снялъ Комажевсуій. Затѣмъ они разговаривали между собою, но я — продолжалъ Угрюмовъ — не видѣлъ, чтобы Комажевскій показывалъ ей что нибудь написанное или чтобы онъ далъ женѣ моей какой нибудь пакетикъ. Во время ихъ разговора я вышелъ изъ комнаты, чтобы приказать слугѣ принести письменныя принадлежности. Когда же разговоръ кончился, то Комажевскій сказалъ мнѣ, что нигдѣ нѣтъ такихъ строгихъ законовъ, какъ въ Польшѣ; но, добавилъ онъ, жена ваша не знаетъ ихъ, а между тѣмъ въ такихъ дѣлахъ надобно дѣйствовать крайне осторожно, потому что безъ ясныхъ доказательствъ никакія словесныя показанія не могутъ имѣть у насъ силы. Затѣмъ онъ упомянулъ о королѣ Сигизмундѣ, какъ о строгомъ государѣ. Когда же они ушли, я спросилъ жену, о чемъ она говорила съ ними. На мой вопросъ она отвѣчала: «вы не понимаете по-французски, а мнѣ скучно было бы растолковывать вамъ все это».