Замерзшие сердца

– Поддерживаю, – соглашается Ава, перебирая бесконечные коллекции фильмов. Я и не подозревал, что Хаттоны такие фанаты кино. «Это потому, что ты никогда не спрашивал», – ругаю сам себя, крепче сжимая талию Грейси.

– Ненавижу тебя, – бормочет она, извиваясь в объятиях. Мне даже смешно: я прекрасно знаю, что последнее, чего ей хочется, – это отстраниться.

Перемещаю ладонь к оголенному бедру – спасибо задравшимся шортам – и сдавливаю то место, где, как я уже понял, ей не только щекотно.

– Мы оба знаем, что это неправда, детка.

От неожиданности Грейси вздрагивает, пронизывая комнату визгом. Я улыбаюсь, старательно игнорируя любопытные взгляды Оукли.

Грейси оборачивается, но я лишь склоняю голову и невинно улыбаюсь.

– Хуже тебя никого нет. Ты ведь знаешь это? – бормочет она.

– В прошлый раз ты говорила другое.

– Может, прекратите херней страдать? Меня сейчас вырвет, – гневается Оукли, поглядывая на Грейси и меня.

– О, а мне кажется, что они очень милые, – вздыхает Энн, сцепив перед собой руки.

От счастья, проступившего на ее морщинистом и усталом лице, в груди становится тепло и уютно. Пусть Энн Хаттон и не моя родная кровь, но она стала мне ближе, чем собственная мать. Все, что я хочу, – видеть счастливой женщину, которая приглашала меня на каждый праздник и кормила до тех пор, пока штаны на животе не трещали; которая стирала белье, заметив, что я три дня подряд носил одну и ту же одежду.

– Спасибо! – Грейси оборачивается, складывая руки в знак благодарности маме.

– Нашла! – кричит Ава. Она быстро вставляет диск в проигрыватель и возвращается к Оукли.

– Будешь с нами смотреть, мам? – предлагает Оукли, когда на плоском экране, расположенном между черными рамками с фотографиями семьи Хаттонов разных лет, начинаются вступительные титры.

– Нет, ребята. Меня ждет новая книга. А вы развлекайтесь. Зовите, если что-то понадобится.

Когда вся четверка кивает в знак согласия, Энн выходит из комнаты, по-прежнему сияя теплой улыбкой, способной успокоить даже самого несчастного из людей.

К моему удивлению и негодованию, Грейси слезает с колен, идет в другую часть комнаты и останавливается перед грудой одеял, убранных в коричневую плетеную корзину.

– Господи, чувак, – хихикает Оукли, качая головой.

Показываю ему средний палец, не сводя глаз с Грейси, которая хватает из корзины самое пушистое одеяло, сжимает его в руках и бросается обратно ко мне. Как только она останавливается в нескольких сантиметрах от моих раздвинутых ног, я склоняю голову в немом вопросе.

– Ложись, – отчеканивает она, приглашая устроиться на диване.

Я киваю с ухмылкой:

– Слушаюсь, мэм.

Растянувшись на боку, засовываю под голову небольшую декоративную подушку и, приподняв брови, опускаю глаза на пустое пространство рядом. Грейси понимает намек и охотно присоединяется. Она укрывается бежевым пледом и ложится так, что наши тела оказываются вровень. Когда голова опускается рядом со мной, я улавливаю фруктовый запах шампуня – того самого, которым она пользуется уже около года. Волосы, рассыпавшись по подушке, теперь щекочут мне нос.

– Тебе удобно, принцесса?

– Станет, когда ты меня обнимешь, – шепчет Грейси.

Спорю на сто баксов, что сейчас, в этой кромешной тьме, она улыбается. И от этой мысли мне тоже хочется расплыться в улыбке. Как же я рад, что Оукли и Ава шепчутся о чем-то в свете телевизора и в нашу сторону даже не смотрят.

Я натягиваю одеяло до шеи, заползаю под него рукой и обнимаю Грейси за талию. Расслабив плечи, глажу пальцами бедра, наслаждаясь мурашками, порожденными моими прикосновениями. Наши груди синхронно поднимаются и также синхронно опускаются.

К тому времени, когда я все-таки обращаю внимание на телевизор, фильм уже во все идет.

* * *

Продрав наконец глаза, я обнаруживаю, что кино закончилось. Оглядевшись по сторонам, вижу, что Оукли и Ава, свернувшись калачиком, беспробудно дрыхнут на длинном трехместном диване в другом конце комнаты. Это прекрасно, ведь теперь мне не придется объяснять, почему я сдулся и не досмотрел ужастик. Спят они, кстати, невероятно странно: Оукли лежит на спине, Ава – сверху. Ее нога свисает с края дивана, голова Оукли – с подлокотника. Шея выглядит так, будто вот-вот пополам переломится – жутковатое зрелище. Жаль, что телефон не достать, иначе бы сфоткал эту картину.

Грейси сопит у меня на руке – дрыхнет мертвецким сном. Чего греха таить, рядом со мной она всегда хорошо засыпала. Клянусь, если бы сейчас кто-нибудь запустил фейерверк, она бы даже не вздрогнула.

Тем не менее, как бы мне ни хотелось спать на диване, чтобы потом проснуться с той же болью в шее, что и Оукли, наверху нас обоих ждет вполне удобная кровать.