Замерзшие сердца

– Раз уж мы заговорили о совместном проживании. – Она быстро переключает тему. – Что ты собираешься делать теперь, когда у тебя появилась свободная комната? Будет довольно одиноко, нет?

– На что ты намекаешь, Ава? – подтруниваю я, а потом смеюсь, когда она хлопает невинными глазами.

– Я подумала, что одной тебе будет слишком одиноко, вот и все.

– Как бы мне ни хотелось, чтобы Тайлер уехал из своей дерьмо-коробки, он на это никогда не решится.

Зеленые глаза Авы горят азартом.

– А почему бы и нет? Он ведь любит тебя, правда же?

– Все не так просто, по крайней мере, в случае Тайлера.

– Так пусть будет просто. Вы двое – идеальный шип.

Подавив смех, с любопытством смотрю на подругу:

– Я не ослышалась? Ты только что сказала «шип»?

– Ну да. Это ведь так называется? – уточняет она взволнованно и, возможно, даже немного смущенно.

Ава никогда не следила за жаргоном социальных сетей. Забавно видеть, как она пытается быть модной.

– Ты очаровашка.

– Очаровашка-уставашка. – Она зевает, глядя на меня слезящимися глазами. – Ты не против, если я лягу спать? Мне еще нужно позвонить твоему брату.

– Конечно.

Ава одаривает меня настороженным взглядом. Я снова киваю, чтобы она не сомневалась.

– Ложись спать, Ава. Увидимся утром.

– Хорошо. Спокойной ночи, Грей.

Она тянется через бежевый подлокотник, чтобы меня приобнять, а потом направляется в бывшую комнату Оукли. Сделав несколько шагов, Ава оборачивается с озорной улыбкой:

– Не забудь позвонить своему мужчине. Я слышала, что он скучает.

А потом она отворачивает и уходит спать.

* * *

С удивительной легкостью иду в свою спальню – так хорошо знаю квартиру, что даже в темноте нигде не оступаюсь. Ава легла, а я еще смотрела в гостиной телевизор – до тех пор, пока не узнала, что Тайлер вернулся в номер. Сейчас уже больше десяти, и я хочу только одного: влезть в одну из его футболок, забраться под одеяло в розовом пододеяльнике, которое по-прежнему укрывает двухспальную кровать, и набрать его номер.

Свет в спальне я не включаю: не хочу, чтобы розовые стены в стиле Барби выжги мне глаза. Все, что делаю, – снимаю мешковатую одежду и запрыгиваю под одеяло, в одно мгновение погрузившись в поток ностальгии. Натянув его на лицо, улавливаю легкую нотку стирального порошка. Глаза смыкаются. Как же мне хочется, чтобы сегодня мама тоже была здесь вместе со мной и Авой. Но нет, вместо этого она снова лежит в больничной палате. Хотя я и предложила остаться с ней, мама была непреклонна. Меня ранил ее отказ, обжег до глубины души, но я постаралась себе напомнить, что она ничего плохого не имела в виду.

Мама никогда не любила показывать себя в плохом свете. Иногда, правда, мне все-таки удавалось уловить хлюпанье носом, когда она болела простудой, или гримасу на ее лице, когда во время приготовления ужина у нее выскальзывал нож. Но я никогда ничего не говорила, потому что знала, что ради нас она хотела быть сильной. Мама просто не понимала, что мы уже видели в ней самую стойкую женщину в мире – после того, как у нее отняли любовь всей ее жизни. Хотелось бы, чтобы она это знала. Особенно если конец – к моему ужасу – близок.

К счастью, мысли прерывает звонок телефона: меньше всего мне хочется забивать голову вопросами, на которые я боюсь находить ответы.

– Ты не позвонила из спальни. – От грозного голоса Тайлера у меня желудок сжимается.

– И тебе привет. Уже соскучился?

– Все хорошо? – ворчит он, игнорируя мой вопрос.

– Все нормально, Тай. Расслабься. – Легонько посмеиваюсь. – Как прошла тренировка? – Запустив руку в тонкие светлые волосы, кривлю лицо от боли: пальцы наткнулись на маленький узелок, вырвав клок из головы.

– Отлично, – протягивает Тайлер, и я почти вижу свет в его глазах, который разгорается всякий раз, когда он говорит о хоккее. Его страсть к этому виду спорта – одна из тех вещей, которые я люблю в нем больше всего. – Забавно наблюдать, как твой брат выполняет команды тренера, у которого опыта вдвое меньше, чем у Оукли.

– Да? – фыркаю я. – И Оукли еще не вцепился ему в глотку?

– Вцепился. Боялся, что у него сонная артерия лопнет.

– Продолжайте его дрючить. И от меня добавьте.

– Я и не собирался прекращать, Грей. – Смех заглушается громким шелестящим звуком, раздражающим барабанные перепонки, а потом резко сменяется тихим пощелкиванием. – Кстати, я скучаю по тебе. Постель без тебя такая холодная.

От его слов сердце чуть не останавливается. Мы не проводили ни одной ночи порознь с тех пор, как… Я даже не помню с каких. Сегодняшний сон в одиночестве будет другим, это точно.

– И как ты уснешь? Может, мне нужно спеть? – говорю с ноткой серьезности. Если он этого захочет, я почти наверняка спою.

– Смотря что. – Его дразнящий голос, нежный, точно шелк, струится по телефону, вызывая волну возбуждения.

– Песню, а не крики, – хихикаю я, чувствуя, как воспламеняются щеки.

– Мне и крики нравятся, если только в них я слышу свое имя.

– Ты через пару дней будешь дома, – шепчу я, чуть не задыхаясь. – Сможешь продержаться так долго?

– Нет.