Замешательство

Я сидел в аппаратной рядом с мужчиной, который, несомненно, желал мою Али, и смотрел, как в ее мозге вырисовывается паттерн блаженства. Карриер не сводил глаз с узора, который делался все сложнее.

– Она безупречна!

Я понятия не имел, на что он смотрит, но видел, насколько этот поток информации отличался от ее паттернов, полученных несколько минут назад.

Я знал свою жену лучше кого бы то ни было. Но понятия не имел, какие воспоминания Али использовала для достижения поставленной цели. Относились ли они ко мне? А может, средоточием радости был ее сын? Или что-то другое вызвало у нее сильнейшее наслаждение? Я так страстно желал узнать, что́ послужило источником развернувшихся на мониторе цветных узоров, что оказался во власти девятой основной эмоции, которой нет на колесе Плутчика.

Карриер изучал диэнцефалон Али. Профессор участвовал в долгом, поразительном исследовании, которое продолжится до тех пор, пока общество верит в науку. Но даже если кому-то из его собратьев в конце концов удастся отпереть запертую комнату и войти в голову другого человека, мы все равно никогда не узнаем, каково это – жить там, внутри. Куда бы ни лежал наш путь, каждый смотрит на мир со своей, уникальной точки зрения.

Два техника помогли Али выбраться из трубы функциональной МРТ. Она раскраснелась от удовольствия, как в тот день, когда медсестры вручили ей новорожденного. Моя жена присоединилась к нам в аппаратной, немного пошатываясь. Карриер присвистнул.

– А ты знаешь толк в экстремальном вождении.

Али подошла и обняла меня за шею, как будто только мое тело могло удержать ее маленькое суденышко на плаву в открытом море. Мы добрались домой, все еще держась друг за друга, и расплатились с няней. Накормили нашего мальчика и попытались отвлечь его любимым лего «Звездные войны». Робин чувствовал: что-то случилось, и стал назойливым. Я воззвал к его разуму.

– Нам с твоей матерью нужно кое о чем позаботиться. Ты поиграй спокойненько, а потом мы пойдем смотреть на парусники.

Это сработало на достаточно долгий срок, чтобы мы с Али забаррикадировались в спальне. Она наполовину раздела меня, прежде чем я смог прошептать первые яростные слова.

– О чем ты думала там, в МРТ? Я хочу знать!

Она игнорировала все звуки, кроме моего пульса. Ее ухо было на уровне моей груди, а руки – внизу, повсюду.

– О, мой бедный малыш. В той мерзкой машине ты выглядел так, словно вот-вот заплачешь!

Затем Али возвысилась надо мной, прямая, настороженная и огромная. На пике наслаждения она тихонько вскрикнула, словно какое-то ночное существо. Я протянул руку, чтобы успокоить ее, и крик повторился. Через несколько секунд в дверь постучали.

– С вами все хорошо?

Моя жена, бдительная и экстатичная, не рассмеялась ценой немалых усилий.

– С нами все хорошо, милый! Лучше не бывает.

Ноябрьским утром в среду я шел через кампус к зданию Карриера. Идти было далеко, однако я не предупредил заранее о своем визите. Не стоило оставлять бумажный след. Мартин, похоже, удивился, увидев меня. Ближайшей его эмоцией на колесе Плутчика, вероятно, было опасение.

– Тео. Хм. Как дела? – Ему почти удалось изобразить интерес. Многолетнее изучение человеческих эмоций не прошло даром. – Мне так стыдно из-за того, что я пропустил поминальную службу Алиссы.

Я вяло пожал плечами. Два года прошло; древняя история.

– Честно? Я не знаю, кто там был, а кто нет. Я вообще почти ничего не помню.

– Чем могу помочь?

– У меня деликатный вопрос.

Он кивнул и повел меня по коридору к выходу из здания. Мы обосновались в кафетерии Медицинской школы, взяв по горячему напитку, хотя оба не хотели пить.

– Неловкая ситуация. Я знаю, что вы не клиницист, но мне больше некуда идти. Робин в беде. Начальная школа угрожает мне Департаментом социальных служб, если я не накачаю его наркотиками.

За время короткой паузы он вспомнил, о каком Робине идет речь.

– Ему поставили какой-нибудь диагноз?

– Пока два голоса за синдром Аспергера, один за ОКР и еще один – за СДВГ.

Профессор улыбнулся, горько и сочувственно.

– Вот поэтому я и бросил клиническую психиатрию.

– Половину третьеклассников в стране можно втиснуть в одну из этих категорий.

– В этом-то и проблема. – Он оглядел кафетерий, ища коллег, которые могли бы нас подслушать. – На что они хотят его подсадить?

– Я не уверен, что его директора это волнует, – главное, чтобы крупные фармацевтические компании получили свою долю.

– Знаете, у большинства стандартных лекарств дозировки совсем небольшие.

– Но ведь ему девять лет! – Я взял себя в руки и успокоился. – Его мозг все еще развивается.

Мартин вскинул руки.

– Он слишком юный для психоактивных веществ. Я бы не хотел экспериментировать на своем девятилетнем ребенке.

Профессор был умным человеком. Я понимал, почему он нравился моей жене. Он ждал, пока я расскажу все.

– Он бросил термос в лицо другу, – признался я в конце концов.

– Хм. Однажды я сломал приятелю нос. Но он это заслужил.

– Риталин мог бы что-то исправить?