Замешательство

Робин окинул взглядом зону вылета, что-то напевая себе под нос. Я наклонился ближе. High Hopes – «Большие надежды». Большие надежды на свет в конце тоннеля. Али пела ему эту песню в детстве, когда купала его.

Нам удалось добраться до дома. Робби отправился наверстывать упущенное на сеансах нейрофидбека, а я один за другим тушил пожары на работе. Через несколько дней сын взял меня с собой понаблюдать за птицами. Стоять неподвижно и смотреть в оба – такое у него теперь было любимейшее занятие. Конечно, он предположил, что оно и во мне пробудит самое лучшее. Не сложилось. Я стоял неподвижно. Я смотрел в оба. Но все, что мог видеть – десятки прогулок, на которые меня приглашала жена, прежде чем сдаться и отправиться наблюдать за птицами с кем-то другим.

Мы отправились в заповедник, находящийся в пятнадцати милях от города. Там добрались до места слияния озера, луга и леса.

– Прямо здесь, – заявил Робин. – Они любят границы. Они любят летать туда и обратно из одного мира в другой.

Мы сидели в высокой траве у валуна, чувствуя себя маленькими. День был ясный, как хрусталь. Мы передавали друг другу старый швейцарский бинокль Али. Робби интересовали не столько отдельные птицы, сколько их крики, наполняющие воздушный океан. Я не понимал, до чего те разнообразны, пока мой сын не обратил на них мое внимание. И тут я услышал совершенно необычную песню.

– Ничего себе. Что это?

Он разинул рот.

– Серьезно? Ты не знаешь? Это твоя любимая птица.

Там были сойки и кардиналы, пара поползней и хохлатая синица. Робин даже опознал полосатого ястреба. Что-то промелькнуло мимо, желто-бело-черное. Я потянулся за биноклем Али, но существо исчезло быстрее, чем я поднес его к глазам.

– Ты видел, что это было?

Но Робин был настроен на другие мысли, получая их по свободной частоте. Он окинул взглядом горизонт, надолго замер.

– Думаю, я знаю, где все, – проговорил он наконец.

До меня не сразу дошло, что речь о вопросе, который увлек его так давно, звездной ночью в Дымчатых горах. О парадоксе Ферми.

– Выкладывай, приятель. Обещаю не придираться к мелочам.

– Помнишь, ты говорил, что где-то может существовать большой блокпост?

– Великий фильтр. Вот как мы это называем.

– Например, Великий фильтр мог существовать в самом начале, когда молекулы превратились в нечто живое. Или позже, когда в ходе эволюции впервые развилась клетка, или когда клетки научились собираться в многоклеточные организмы. Или, может быть, когда возник первый мозг.

– Множество критически важных мест.

– Я просто подумал вот о чем… Мы смотрим и слушаем уже шестьдесят лет.

– Отсутствие доказательств не является доказательством отсутствия.

– Я знаю. Но, может быть, Великий фильтр не в прошлом, а в будущем.

И, может, мы как раз достигли его. Дикое, безжалостное и богоподобное сознание, много-много сознаний, экспоненциальное и мощное, как взрыв, усиленное машинами и умноженное на миллиарды: слишком ненадежная сила, чтобы просуществовать долго.

– Потому что в противном случае… Напомни, каков возраст Вселенной?

– Четырнадцать миллиардов лет.

– Потому что в противном случае они были бы здесь. Повсюду. Верно?

Он замахал руками, указывая сразу во все стороны, а потом оцепенел, заметив над землей нечто первозданное. Робби увидел их первым, когда они казались просто пятнышками: семейство из трех песчаных журавлей, летящих в свободном строю на юг, к зимним квартирам, которые юный потомок еще не видел. Они улетали поздно. Но вся осень запаздывала на несколько недель, в то время как наступление следующей весны обещало быть преждевременным.

Они приближались растянутой цепочкой. Их изогнутые крылья, точно серые шали с черной бахромой, поднимались и опускались. Длинные темные кончики маховых перьев напоминали призрачные пальцы. Журавли летели, вытянувшись единой стрелой от первого клюва до последних когтей. У каждого между тонкой шеей и ногами виднелась выпуклость тела, которое казалось слишком громоздким, чтобы подняться в воздух, даже с учетом размаха огромных крыльев.

Птичий зов повторился, и Робби схватил меня за руку. Одна, вторая, все три птицы вместе издали аккорд, пробирающий до глубины души. Они оказались так близко, что мы увидели красные пятна на их головах, формой напоминающих луковицу.

– Динозавры, папа.