Замешательство

– Папа… если бы ты отправился в море или на войну… если бы с тобой что-то случилось… Если бы ты умер? Я бы просто стоял неподвижно и думал о том, как двигаются твои руки, когда ты идешь, и тогда ты бы остался со мной.

После ужина он попросил меня устроить тест с карточками, на которых были изображены цветы, растущие в разных штатах. Перед сном развлекал рассказами о планете, где день длился всего час, но час длился дольше, чем год. И годы имели разную продолжительность. Время ускорялось и замедлялось, в зависимости от широты. Некоторые старики были моложе юнцов. То, что произошло давным-давно, иногда оказывалось ближе, чем вчера. Все так запуталось, что люди перестали следить за временем и довольствовались Настоящим. Это был хороший мир. Я рад, что он его сотворил.

Робби шокировал меня, поцеловав на ночь в губы, как упрямо делал в шестилетнем возрасте.

– Поверь мне, папа. Со мной все на сто процентов хорошо. Мы можем продолжать занятия сами. Ты и я.

В тот первый вторник ноября онлайн-теории заговора, испорченные бюллетени и группы вооруженных протестующих против результатов голосования подорвали честность выборов в шести разных штатах, которые превратились в поля сражений. Страна погрузилась в трехдневный хаос. В субботу президент объявил выборы недействительными. Он приказал провести их повторно, заявив, что для обеспечения и реализации потребуется еще как минимум три месяца. Половина электората восстала против такого плана. Другая половина готова была вновь пойти на избирательные участки стройными рядами. В ситуации, когда все подозревали всех, а факты подтверждались лайками, не было другого пути вперед, кроме как все переделать с нуля.

Я спрашивал себя, как объяснить наш кризис антропологу с Проксимы Центавра. Эта страна, этот вид разумных существ, эти технологии, превратившиеся в ловушку, – в подобных условиях даже простой счет по головам невозможен. От гражданской войны нас удерживало лишь то, что все без исключения пребывали в полнейшем замешательстве.

Был слишком теплый для поздней осени день, когда я увидел Робби на заднем дворе: он рисовал в блокноте, держа цветной карандаш как скальпель. Дернулся, когда моя тень упала на траву перед ним, и поспешно захлопнул блокнот. Его скрытность удивила меня. Он переключился на рабочие листы с математическими задачами – умножение двузначных чисел – и сунул компрометирующую тетрадь под сложенные по-турецки ноги, как будто она могла исчезнуть в траве и почве.

Последнее, чего мне хотелось – снова копаться в его личных заметках. Но, учитывая ситуацию, показалось разумным проверить. Я ждал три дня, пока Робби не отправился на велосипедную прогулку к железнодорожным путям, чтобы поискать мигрирующих бабочек-монархов на последних побегах молочая. Прочесал его книжный шкаф и главные тайники в спальне, пока не нашел нужную записную книжку. Между полевыми заметками прятался разворот, всплеск линий и цветов, этакая детская версия Кандинского. В рисунке ощущался тот прилив модернистского восторга, который испытало поколение художников, обреченное вскоре сгореть. Внизу Робби написал мелким дрожащим почерком: «Вспомни, как ты ощущаешь ее! Ты можешь вспомнить!!!»

В понедельник утром мне пришлось пойти в спальню сына, чтобы разбудить его к завтраку. Я приготовил его любимый омлет с тофу. Когда я попытался вытащить его из постели, он накричал на меня, а потом расстроился из-за шума, который сам и поднял.

– Папа! Прости. Я действительно устал. Я не очень хорошо спал.

– Было слишком тепло?

Робби закрыл глаза, как будто рассматривая отголоски сна на внутренней стороне век.

– Птицы исчезли. Вот что случилось. В моем сне.

Он собрался с духом и встал. Мы позавтракали и хорошо провели день, хотя на домашнюю работу у него теперь уходило больше времени. Пошли в парк, поиграли в бочче, и Робби выиграл. Возвращаясь домой, мы увидели, как орел схватил плачущую горлицу, и хотя мой мальчик вздрогнул при виде клюва, разрывающего плоть, но все равно нарисовал его по памяти.

Я так отстал в своем преподавании, что мог потерять должность. И все равно после ужина взял его за плечи и сказал:

– Как хочешь провести вечер? Назови галактику.

Он не думал над ответом. Назидательным жестом приказал сесть на диван, налил мне стакан гранатового сока – ничего более похожего на вино у нас не нашлось – и подошел к книжной полке. Достал потрепанную антологию, вложил мне в руки.

– Прочти мне любимое стихотворение Честера. – Я рассмеялся. Робби пнул меня по голени. – Серьезно.