Замещающий ребенок

Э. Вольфхайм подчеркивает интерес Янна к теме «двойников». В его произведениях мы то и дело встречаем «двойников», которые принимают облик полубратьев, близнецов, друзей. Всех их объединяет то, что они очень любят друг друга и готовы друг за друга умереть.

Друг Янна В. Мушг опубликовал записанные им по памяти «Беседы» с писателем. Он передает содержание разговора, состоявшегося в 1913 году. Янну было тогда 17 лет, и в это время он собирался перебраться из Германии в Цюрих.

«Мой брат умер за два или три года до моего рождения. Моя мать много рассказывала мне о нем. Он был ее любимцем. В детстве он очень сильно болел и умер четырех или пяти лет от роду. Мать была безутешна, и даже новая беременность не могла вывести ее из отчаяния. Все ее предыдущие дети были мальчиками, и она надеялась, что следующей будет девочка. И поэтому мое рождение принесло ей лишь огромное разочарование. Мне дали то же имя, что и умершему ребенку: Ханс-Хенни (Хенни — это женское имя). Так или иначе, я не оправдал надежды моей матери, и поэтому мое рождение не могло утолить ее скорбь».

В воспоминаниях Мушга не все факты соответствуют действительности. На самом деле старший брат умер за год до рождения Ханса-Хенри (а не за два или три) и ему было не четыре или пять лет, а два года и два месяца. Здесь мы встречаемся с такими же хронологическими искажениями, как и в жизнеописаниях Сальвадора Дали и Людвига ван Бетховена.

Кроме того, умершего брата звали Робер-Густав, а вовсе не Ханс, и уж точно не Хенни. Э. Вольфхайм считает, что такое преобразование отражает иллюзорные представления писателя о том, что братья должны быть похожи, как близнецы. Янн стремился стать идеальным братом, полной копией умершего, что, конечно же, было невозможно. Не вызывает сомнений, что он знал, по крайней мере, одно из настоящих имен брата, потому что он дал это имя главному герою трилогии «Река без берегов» Густаву Аниасу Хорну. Кроме того, из трех имен «Ханс-Хенни Янн» только первое значится в официальных документах. В последнем было только одно «н», а второе было «Хенри»: сам Янн в возрасте 18 лет превратил Хенри (мужское имя) в Хенни (женское). Янн объясняет, что сделал это для того, чтобы утешить мать, которая так и не смогла родить девочку. «Она меня любила, — говорит он, — но только как заместителя».

Можно предположить, что Янн чувствовал себя одновременно женщиной и мужчиной: эта неопределенность в осознавании своего пола проявлялась не только в манипуляциях с именами, но и в сексуальных отношениях, как мы увидим далее.

Янн должен был остро чувствовать собственную ничтожность, поскольку мать была разочарована в нем. И, как все замещающие дети, он испытывал чувство небытия. Он считал себя ничтожеством, по сравнению с братом.

Необходимость вновь и вновь создавать другую личность заставляла Янна страдать. В декабре 1915 года он пишет в своем дневнике: «Накануне каникул мне всегда приходилось идти с матерью на кладбище, на могилу брата, который родился раньше меня и носил то же имя <…>. Моя мать всегда была так безмолвна, что я боялся дышать. В моем теле текла моя кровь, но я знал, что это не моя кровь, моего ничего нет, все мое принадлежит брату, который лежит в земле <…>. Я был убежден, что во мне была его душа, душа чужака, которая стремилась обратно в свое тело, пыталась выйти из меня и войти в могилу, прямо в могилу <…>. Мне казалось, что я никогда не смогу избавиться от этого». Здесь мы можем вспомнить Винсента Ван Гога, который проводил все выходные дни на кладбище у памятника, на котором было написано «Здесь покоится Винсент Ван Гог, умерший 30 марта 1852 года», т. е. ровно за год до его собственного рождения.

Влечение Янна к взаимозаменяемости некоторых персонажей, как и к шизоидным личностям, которое мы можем встретить во всех его произведениях, берет свое начало в ранней детской травме. Он чувствовал себя живым и в то же время мертвым, душа его принадлежала брату и рвалась в их общую могилу: все это указывает на уязвимость его собственной личности, которая усугублялась неизменным присутствием чувства вины, говорит Э. Вольфхайм. Все, что он делал, он делал вместе с умершим братом.

Но это желание вступало в схватку с волей к жизни: теперь у него не было другого пути, кроме как идентифицироваться с Я умершего брата при помощи сублимации в литературном творчестве.