Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи

Ее сын был преуспевающим писателем. Конечно же, она вовсе не способствовала тому, чтобы он выбрал эту профессию, ей бы хотелось, чтобы он стал офицером или занялся бизнесом, как его брат. Писатель – это нечто довольно своеобразное, в ее родном городе на Среднем Западе водился только один, и тот слыл придурком. Вот если бы ее сын мог стать писателем вроде Лонгфелло или сестер Кэри – Элис и Фиби, тогда другое дело, но она не помнила ни одного имени из трех сотен авторов романов и мемуаров, которые ей доводилось пролистывать каждый год. Разумеется, она помнила миссис Хамфри Уорд[392] и как ей нравилась Эдна Фербер[393] и даже нынешним утром, бродя вдоль книжных полок, мысленно возвращалась к стихам Элис и Фиби Кэри. Что за чудесные были стихи! Особенно одно из них – про девушку, которая объясняет художнику, как именно он должен написать портрет ее матери.[394] Ее собственная мать часто читала ей это стихотворение.

Однако сыновние книги не вызывали у старушки столь ярких впечатлений, нет, она, конечно, гордилась им на свой лад, и ей всегда было приятно, когда библиотекарь упоминал о нем или когда кто-нибудь спрашивал, не его ли она мать, но втайне она считала эту профессию довольно рискованной и эксцентричной.

Утро было жаркое; находившись по магазину, она вдруг почувствовала себя нехорошо и сказала продавцу, что хотела бы присесть на минутку. Тот учтиво предложил ей стул, и, словно желая вознаградить его беседой о его работе, она спросила:

– У вас есть стихи Элис и Фиби Кэри?

Продавец повторил имена.

– Дайте-ка подумать. Нет, не уверен, что у нас такие есть. Я только вчера пересматривал полку с поэтами. Мы стараемся держать на складе по нескольку томов всех современных поэтов.

Она мысленно улыбнулась его невежеству.

– Эти поэтессы скончались много лет назад, – сказала она.

– Не уверен, что слыхал о таких, но я мог бы заказать их для вас.

– Нет, не стоит.

Какой предупредительный молодой человек. Старушка попыталась сфокусировать на нем взгляд, но книжные полки слегка расплывались у нее перед глазами, и она решила, что лучше вернется домой, а купальный халат для сына, пожалуй, можно заказать и по телефону.

Упала она как раз у выхода из магазина. Несколько минут она едва осознавала досадную суматоху, которая поднялась вокруг нее, а потом постепенно стала приходить в себя и поняла, что лежит на какой-то кушетке и вроде как в автомобиле.

– Как вы себя чувствуете? – мягко спросил ее шофер в белой одежде.

– О, все в порядке. Вы везете меня домой?

– Нет, мы едем в больницу, миссис Джонстон, нужно наложить вам маленькую повязку на лоб. Я осмелился заглянуть к вам в сумку и нашел там ваше имя; не могли бы вы назвать мне фамилию и адрес ваших ближайших родственников?

Сознание ее снова начало мутиться, и она невнятно пролепетала о своем сыне-бизнесмене, который живет на Западе, о внучке, которая только что открыла шляпный магазин в Чикаго. Но прежде чем он смог добиться от нее чего-то определенного, она умолкла на полуслове, будто решив, что данная тема неуместна, и предприняла попытку подняться с носилок.

– Я хочу домой. Не знаю, зачем вы везете меня в больницу, – я никогда не была в больнице.

– Понимаете, миссис Джонстон, вы выходили из магазина, оступились и скатились со ступенек, и теперь, к сожалению, у вас на лбу рана.

– Мой сын напишет об этом.

– Что? – спросил интерн, слегка удивившись.

Старушка невнятно повторила:

– Мой сын напишет об этом.

– Ваш сын имеет отношение к журналистике?

– Да… Но вы не должны ему сообщать об этом. Не нужно тревожить…

– Постарайтесь немного помолчать, миссис Джонстон, – я хочу соединить края раны, прежде чем мы наложим лигатуру.

Однако старушка дернула головой и сказала окрепшим голосом:

– Я не говорила, что мой сын лигатор, я сказала, что он – литератор!

– Вы меня неправильно поняли, миссис Джонстон. Я имел в виду ваш лоб. Лигатуру накладывают, когда кто-то слегка поранится, и надо…

Пульс у старушки затрепетал, и врачу пришлось дать ей понюхать нашатырного спирта, чтобы она продержалась до больницы.

– Мой сын никакой не лигатор, – сказала она. – Зачем вы такое говорите? Он литератор.

Она говорила очень медленно, будто слова, которые рождались на ее усталых устах, были ей незнакомы.

– Литератор – это тот, кто пишет книги.

Они добрались до больницы, и врач принялся вытаскивать носилки из «скорой».

– Да, я понял, миссис Джонстон. А теперь постарайтесь не двигать головой.

– Я живу в квартире триста пять.

– Мы оставим вас в больнице на часок-другой. А что за книги пишет ваш сын, миссис Джонстон?

– О, разные, какие угодно.

– Только постарайтесь держать голову неподвижно, миссис Джонстон. А под каким именем он пишет?

– Гамильтон Т. Джонстон. Но он литератор, а не лигатор! А вы кто – лигатор?

– Нет, миссис Джонстон. Я – доктор.

– Нет, это не похоже на мою квартиру.

Одним махом собрав воедино все, что от нее осталось, она произнесла: