Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи

Парикмахерская была просторной, сияющей и пахучей – писатель уже несколько месяцев не выбирался в центр за этой надобностью, и оказалось, что его парикмахер слег с артритом; впрочем, писатель объяснил другому мастеру, как использовать шампунь, отказался от газеты и сел, бесконечно наслаждаясь тем, что сильные пальцы массируют ему череп, под которым струились приятные воспоминания обо всех парикмахерских, которые ему доводилось посещать.

Однажды он написал рассказ о парикмахере. Давным-давно, в 1929 году, владелец его любимой парикмахерской в городе, где он тогда жил, сделал состояние в триста тысяч долларов по наводкам местного промышленника и собирался уйти на покой. Литератор, не имевший никакой доли на рынке, собирался отплыть в Европу на несколько лет с чем был. Той осенью до него дошла весть о том, как парикмахер потерял все свои сбережения, она-то побудила его сочинить рассказ, в котором он тщательно замаскировал, что мог, однако сохранил в основе историю головокружительного взлета и падения парикмахера. Впрочем, по слухам, в самом городе герои рассказа были опознаны, что стало поводом для обид.[388]

Массаж и мытье завершились. Когда литератор вышел в фойе, в коктейльном зале напротив заиграл оркестр, и он постоял минутку, заслушавшись. Давненько он не танцевал, кажется, всего два раза за пять лет, однако в обзоре его последней книги упоминается о том, что он завсегдатай ночных клубов, в том же самом обзоре говорится также, что он неутомим. Что-то в звучании этого слова сломило его в одно мгновение, и, чувствуя, как подступают бессильные слезы, он отвернулся. Точно так же было в начале, пятнадцать лет назад, когда о нем говорили, что он обладает «убийственной легкостью слога», и он трудился как галерный раб над каждым предложением, чтобы не соответствовать этому ярлыку.

«Что-то я снова скуксился», – сказал писатель сам себе. – Это очень нехорошо, очень. Пора домой».

Автобуса долго не было, но писатель не любил такси и все еще надеялся, что с ним произойдет что-нибудь на империале, движущемся сквозь зеленую листву бульвара. Когда автобус наконец прибыл, литератор не без труда взобрался по ступенькам, но оно того стоило, ибо первое, что он увидел, – парочку старшеклассников, мальчика и девочку, – те безмятежно восседали на высоком пьедестале статуи Лафайета,[389] всецело поглощенные друг другом.

Их уединенность тронула его, и он понял, что мог бы из этого кое-что извлечь для дела, если сыграет на контрасте с растущей обособленностью его собственной жизни и усиливающейся необходимостью снова пропалывать и без того тщательно прополотое прошлое. Он хорошо понимал, что все нужно засеять наново, и надеялся, что старая почва выдержит и снова даст урожай. Это всегда была не наилучшая почва, потому что прежде он имел слабость покрасоваться, вместо того чтобы слушать и наблюдать.

Вот и его дом. Литератор поискал взглядом свои окна на верхнем этаже, прежде чем войти в подъезд.

Его дитя еще не вернулось, но служанка вышла ему навстречу из кухни.

– Ну что, как прогулялись? Хорошо? – спросила она.

– Великолепно, – ответил писатель. – Покатался на роликах, сыграл в кегли с Дином Человеком-горой[390], а напоследок сходил в турецкие бани. Телеграммы были?

– Ни одной.

– Принесите мне стакан молока, пожалуйста.

Он прошел через столовую и свернул в кабинет, на миг ослепнув от сияния корешков двух тысяч книг в закатных лучах. Он очень устал – надо полежать минут десять, а там будет видно, сможет ли он приступить к новой идее за те два часа, что остались до ужина.

Мать литератора [391]

Это была прихрамывающая старушка в черном шелковом платье и довольно нелепой шляпке с высокой тульей, которую некая модистка однажды навязала ее подслеповатому взору. Старушка выбралась в город по делам – теперь она ходила за покупками только раз в неделю и всегда старалась побольше сделать за одно утро. Доктор сказал, что катаракту на обоих глазах можно удалить, но старушке было уже за восемьдесят, и сама мысль об операции ужасала ее.

В то утро ее главной целью была покупка подарка на день рождения одному из ее сыновей. Она собиралась купить ему купальный халат, но, задержавшись в книжном отделе «посмотреть, что появилось новенького», увидела большой альбом про Ниако, где, как ей было известно, сын собирался провести зиму, и полистала его, гадая, а вдруг книга сыну не понравится или она у него уже есть.