Заметки о народном образовании в России

Само собой разумеется, что теперешнее политическое основание студенческой организации могло быть только терпимо, но не может быть узаконено, так как трудно себе представить, чтобы какая бы то ни было официальная власть примирилась с отдачею университета в распоряжение или под верховодство какой-либо политической партии, оказавшейся в случайном большинстве в том или другом университете, будь то с-деки, с-еры, кадеты, союз русского народа или анархисты-коммунисты!

Думаю, что наилучшей организацией могла бы оказаться территориальная, ячейка каковой существует уже в виде "землячеств", которые пришлось бы соединить в более обширные единицы. Могли бы образоваться, конечно, и так называемые корпорации, едва ли, однако, в форме немецких буршеншафтов, нам несвойственных, да и в Германии уже устаревших и представляющих слишком много безобразных, с нашей точки зрения, сторон.

Основные условия необходимого порядка должны быть фиксированы заранее, причем первым из этих условий должно быть требование, чтобы для каждого желающего была обеспечена безвозбранная возможность слушать лекции и вообще заниматься наукой, независимо от настроения большинства; иными словами, студенческая организация должна a priori * и принципиально признать "забастовку" средством применимым (хотя и то не без оговорок) в фабричных заведениях, но не в учебных, хотя бы, и высших, также как и "активный бойкот" совершенно недопустим, по этическим соображениям.

Если б студенты "заартачились" войти в соглашение (предположение вполне допустимое при существующем настроении, которое может стать надолго хроническим, принимая при этом в соображение особенности характера русского студенчества, непохожего на европейский), следует постараться решить вопрос с помощью одних университетских советов, и только после всего этого, как "ultima ratio" [крайний довод (лат.)], решить вопрос самому министерству, по необходимости, но без надежды на блестящие результаты.

Кроме наблюдения за общим порядком, реформированным студенческим организациям следовало бы передать благотворительную часть: раздачу стипендий (кроме учрежденных для ученых целей, которые должны остаться в руках профессоров), взносы за недостаточных товарищей, столовые и т.п.

Считаю, все эти стипендии и взносы, как мною упомянуто выше, принципиально должны бы носить характер ссуд, обязательно взыскиваемых в пользу корпораций или вообще организаций при изменившихся условиях существования бывшего студента. Таким способом образовались бы студенческие капиталы, которые со временем оказались бы весьма важными вспомогательными источниками для будущих поколений студентов. Конечно, капиталы и движение сумм должны быть подчинены организованному практично контролю.

Вот, в общих чертах и не вдаваясь ни в какие подробности, все, что я пока находил бы нужным сказать о реформе высшей школы, будучи почти совершенно солидарен с выработанными в 1906 году проектами уставов высших учебных заведений, но коснусь в заключение еще двух пунктов, а именно, во-первых, вознаграждения профессоров и, во-вторых, отмены прав, даруемых аттестатами, о чем я говорил выше, так как требуется, как мне кажется, несколько добавочных пояснений основной мысли.

Что профессорское жалование у нас несоразмерно мало - общеизвестно, и, несмотря на некоторое его повышение в неособенно давнее время, оно продолжает оставаться решительно недостаточным, заставляя многих профессоров и преподавателей высших учебных заведений искать занятий на стороне.

Некоторые профессора, правда, после введения гонорарной системы, стали получать довольно значительное вознаграждение, но сама система почти единодушно признается и непрактичною, и несправедливою. Несправедливою система может быть названа потому, что в ней заключается элемент случайности, и размер гонорара зависит часто не столько от достоинств профессора, сколько от количества студентов на отдельных факультетах и от большей или меньшей обязательности курсов или предметов; в. тех же случаях, когда те или другие лекции привлекают сами по себе большое количество слушателей, в зависимости от личности профессора, лектора или от содержания лекций, то и это сплошь и рядом зависит от причин, ничего общего с наукой не имеющих.

Вся присущая гонорарной системе справедливость заключается в предположении, что чтение лекций и вообще занятия с многочисленными слушателями труднее, чем с малым числом, что является не всегда верным рассуждением, а также в другом соображении, что читать 10 лекций труднее, чем читать их пять, что несомненно верно, при условии, конечно, равноценности их содержания и их изложения.