Заметки о России

Профессор Грефе раздобыл мне печатное приглашение на торжественное собрание всех ученых и крупных чиновников города в Педагогическом институте в связи с назначением двух французских и одного немецкого профессоров: арабской [словесности] — Деманжа, персидской — Шармуа и истории — Раупаха. Было произнесено много речей на разных языках, уваровская — на русском и немецком. Шармуа о персидской словесности говорил интересно и весело, Деманж об арабской — долго и скучно, Раупах об истории — неподобающе и невыносимо[569].

Я познакомился со статским советником Фр. Аделунгом, которому передал мои письма. Он был ко мне очень добр и пригласил посетить его, что я вскоре и сделал. Я поехал туда с Миддендорфом, инспектором гимназии, он мне показался надменным и тщеславным, а в остальном способным и основательным человеком, в особенности умелым сборщиком денег, с той единственной целью, как я после слышал, чтобы создать в Эстляндии школу по ланкастерской системе:

‹‹От страха Божия, ни для чего иного

…чтоб только ведал свет,
как щедр и милосерд герой на склоне лет››[570]

.

Вопреки моему желанию он велел своему кучеру довезти меня до дому; я заплатил хорошие чаевые и потом никаких дел с ним [Миддендорфом] не имел.

Кроме него и Гиппинга я общался с профессором Грефе, который хотя не вполне из моего мира, но был ко мне очень добр и пригласил обедать у него по воскресеньям, чем я часто пользовался. У Грефе, профессора греческой словесности, я встретил одного немца, г-на фон Гётце, который служил в Департаменте духовных дел[571] под началом статского советника Тургенева. Он кичился знатностью и плохо обращался со своим эстляндским крепостным слугой, чтобы приучить его к рабству. Впрочем, он хотел быть со мной любезным и познакомил с г-ном фон Кёппеном, немецким ученым из Харькова, секретарем в Человеколюбивом обществе[572], куда у меня было письмо от профессора Кастберга, заведующего Школой для глухонемых в Копенгагене, которого я встретил в Стокгольме. Этот фон Кёппен был занимательный и способный молодой человек, и я к нему часто заходил. Однако самая большая дружеская услуга, которую он мне оказал, состояла в том, что он познакомил меня с русским по происхождению ученым Иваном Николаевичем Лобойко из Харькова, который говорил достаточно хорошо по-немецки и мог давать мне уроки русского.

С этим превосходным жизнерадостным молодым человеком, не без хороших познаний и воспитания и с благородным сердцем, у меня вскоре началась тесная дружба. Он всей душой стремился к изучению северных литератур и хотел также выучить датский. Мы разделили наше время таким образом, что через вечер он давал мне урок и через вечер я ему, но из всего этого получились почти только одни разговоры или беседы о северной литературе и о скандинавах, так что мое обучение русскому шло медленно. Он и не был большим знатоком собственного языка, но во время наших занятий русским языком копил наблюдения и пробовал выводить гипотетические правила. Он не мог порекомендовать мне и хорошие пособия, так что практически один я занимался преподаванием, что всегда было мне крайне интересно.

Гиппинг порекомендовал мне и помог купить словарь Гейма[573] и хрестоматию Греча[574], где только недоставало ударений. Он познакомил меня с немецким купцом из Лифляндии г-ном Шиллингом, [работавшим] у его[575] свойственника, французского купца г-на Бультоса[576], у которого здесь в городе большой магазин.

Этот Шиллинг говорил по-русски чрезвычайно хорошо и должен был мне с этим помочь, так как у Гиппинга дело продвигалось вяло. Он одолжил мне русские прописи, академическую грамматику[577] и очень легкую книгу для школы о должностях человека[578], по которой он начал мне преподавать. Но так как у него совсем не было знаний ни о немецкой, ни о русской грамматике, то он не мог правильно и понятно переводить на немецкий, хотя сам понимал все очень хорошо; поэтому не было большого толка и в этом преподавании, за которое я должен был платить уроками английского. Так что я был рад, что смог избавиться от этой обязанности, когда познакомился с Лобойко, так как это отнимало много времени.

Потом он стал учиться английскому у француза Юэ, который побывал в Англии и у которого я потом пытался брать уроки французского. Однако я сохранил с ним знакомство и дружбу, а в общем он был скорее купцом и по образу мыслей, что показал даже в отношении Гиппинга.

Мы вместе, одной компанией осмотрели знаменитый и богатый Невский монастырь, который находится в конце длинной улицы, называющейся Невским проспектом.