Заметки о России

<6-е>. Лобойко получил от Дейхмана коносамент[628] на свои книги, приложенный к письму, в котором также была пара слов для меня. Тем временем я изучал арабский и проработал как можно тщательнее десять заповедей, апостольский символ веры и «Отче наш», а также J. H. Callenberg, Colloquia Arabica idiomatis vulgaris, Halæ 1740, с немецким переводом, откуда я к 19-му [декабря] прошел 6 (а именно с 5 по 10). Я просмотрел первый том «Wiener Jahrbücher»[629], который мне дал коллежский советник Круг, очень поучительно и красиво, но фон дер Гаген допустил целый ряд ошибок в своей рецензии на глоссарий Арндта, напр. á-nauð и др.[630]

<19-е>. Я также побывал у датского консула[631], чтобы договориться о датской книготорговле. Хлопоты о ней он обещал взять на себя, когда я смогу найти хотя бы одного человека, который бы занялся дальнейшим распространением, чтобы ему не пришлось делать все. Об этом я поговорил с Гиппингом.

Занимался чистовым вариантом или скорее переработкой второго латинского спряжения в моей грамматике.

<23-е>. У меня был художник Хорис и обещал постараться, чтобы ко мне следующим утром прислали алеутов, прибывших на «Рюрике», но так как они <24-го> не пришли, то я после обеда отправился к Шиллингу и взял его с собой в 4 часа в Американскую торговую компанию[632] на Гороховой улице. Я сразу увидел одного молодого алеута по имени Маркел, но нам сказали, что мы должны получить разрешение директора, чтобы увести их с собой. Он дал разрешение, и оба пошли со мной, выпили у меня чаю и дали мне небольшой урок, заключавшийся в том, что они диктовали некоторые слова по-алеутски, после чего я задавал им вопросы по-русски. Я проводил их домой, до самого их причала[633].

<26-е>. В следующий раз они пришли сами. Я был вечером у Аделунга, у него состоялась небольшая веселая вечеринка с музыкой, на которую пришли Шторх и барон фон Шиллинг, директор литографии, который усердно взялся за изучение китайского языка. Аделунг показал нам таблицу китайского алфавита, «Omnibus numeris absoluta (т. е. полная) tabula 214 classium in quas dividunt suos characteres Sinenses»[634].

<1818, 27 декабря>. Днем я был у профессора Грефа, вечером пришли оба француза, Шармуа и Деманж. На следующий день <28-го> я встретил первого из них у Румянцева, вместе с Гартманом, Френом, Аделунгом, Шторхом и Тургеневым. Когда я за столом обратился к Гартману по-шведски, он ответил по-немецки, и когда в разговоре был упомянут Ренвалль, он спросил: «Hat er angefangen redan?[635]», т. е. работать над словарем. Он неизменно старался включиться в любой разговор, в котором прозвучало французское слово.

Графу не понравилось, что доктор Бекк, который по его рекомендации стал главным врачом в Свеаборге и инспектором больниц, к нему не зашел. Когда я был у Бекка утром, я узнал, что он не ходил благодарить графа, так как пока не получил свой новый мундир, который прождал 4 дня. Он также не вернул свои книги в библиотеку, по-видимому по той же причине.

Меня пригласил ротмистр Сехестед, но мы договорились, что я могу к нему не прийти, если меня пригласит Румянцев.

<30-е>. Говорил с епископом Райхелем о том, чтобы поехать вместе в Сарепту, что, однако, не удалось осуществить. Он был очень учтив и откровенен и говорил на чрезвычайно хорошем датском, хотя по рождению немец и последние 20 лет в Дании не бывал. Заодно я познакомился с соотечественником, г-ном Буком, который был в конторе в доме Сарептской общины. Он из Хадерслева[636] и показался вполне порядочным человеком.

Я хотел было навестить Шмидта, чтобы получить у него некоторые сведения о монгольском языке, но он был столь <сдержан[637]>, что я ушел, ни о чем ни одним словом не обмолвившись.

<1819, январь>. Я занимался алеутским, якутским и немного арабским, к Новому году я прошел десять разговоров из Калленберга. Хотел обучить молодого алеута <Маркела> латинскому алфавиту, приспособленному к его языку, и купил ему в подарок карты и книги, но он был нездоров и не приходил.

<11-е>. За день до Нового года я был с Гиппингом у датского консула, чтобы договориться об организации датской книготорговли, затем у перса-магометанина (шиита) <Абу Тураба> Везирова, которого просил давать мне уроки персидского. Он вел себя весело и непринужденно, но не столь изысканно, как мне бы хотелось. Услышав, что мне немногим более 30 лет, он стал обращаться ко мне на «ты». Казалось, он сомневался в моем знании латинского языка. Он не отказал себе в удовольствии проэкзаменовать меня по печатному Евтропию[638], хотя сам он ни слова не понимал. После того он расспросил меня о различных обстоятельствах, чтобы принять решение, о котором обещал мне сообщить. В итоге он отказался приходить ко мне, что, кажется, обещал Френу, который с ним обо мне говорил.