Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

О физике Ландау говорит только с сыном Гариком, который учится на 2-м курсе физфака. Другим отвечает: «Не будем об этом… Я отстал на два года и не знаю, что сейчас делается в мире…» Очевидно, это незнание тоже приносит ему страдание. Он отказался ехать в Париж и Венецию на лечение, страшась, что его непременно будут навещать другие физики, будут пытаться узнать его мнение по поводу новых физических проблем, а он не сможет говорить с ними на равных.

— Ярослав, я нахожусь в состоянии жалкого невежества…

* * *

Два раза «Дау» вспоминал о том, как Капица спас ему жизнь, когда его арестовал КГБ[132]. Очевидно, он любит Капицу, но уж очень они разные люди: Ландау с его сверхоригинальным строем мысли, влюбчивостью, безусловной склонностью к острым проказам и Капица, так похожий на истинного англичанина, сочетающий великую любознательность с полным равнодушием, невероятную энергию с прохладой в общении. Ведь недаром Капица получил среди физиков прозвище «кентавр»: полулошадь-получеловек. Ландау считает, что Капица намного превосходит его в организаторских способностях, которые обеспечивают замечательную творческую атмосферу в Институте физических проблем. «Капица ни от кого ничего не требует, кроме работы! Это просто замечательно! — говорит Ландау. — Большинство людей в его возрасте просто водят руками, то есть «руководят», а он работает в лаборатории каждый день! Это прекрасный инженер! От него я узнал много такого, чего бы я ни от кого другого не узнал…»

* * *

У Ландау свои, очень часто отнюдь не бесспорные, оценки того или иного ученого. Наиболее близких ему советских физиков-теоретиков в своём списке приоритетов он так расставил: 1) Померанчук, 2) Грибов, 3) Окунь и «другие ребята из института Абрама Алиханова», 4) Гинзбург («Он головастый парень, но очень разбрасывается, хочет всех обогнать, всё успеть…» Когда Ландау пожаловался Гинзбургу, что не знает, что теперь в мире делается, Виталий Лазаревич с энтузиазмом ответил: «Ничего! Я тебе всё расскажу!» Ландау тут же съязвил с улыбкой: «Виталий! Меня же наука интересует!»), 5) Зельдович (после посещения больного Ландау Зельдович сказал озабоченно его жене: «Весь вопрос в том, останется ли Ландау — Ландау…» Кора передала эти слова мужу, на что тот моментально отреагировал: «Не знаю, буду ли я Ландау, но уж Зельдовичем буду наверняка!»). Он очень строг к своим коллегам.

Он считает, что Александров «рассыпал» Институт физических проблем в годы своего директорства, но добавляет: «Если он не сделал ничего хорошего, это не значит, что он — плохой человек». Совершенно не признает Тамма и особенно Френкеля[133], говорит, что «нет ни одного уголка теоретической физики, который бы не загадил Френкель». Весьма скептически Ландау относится к Семёнову, который, по его словам, сделал одну стоящую работу за всю свою жизнь, начало которой положил его студент-практикант Юлий Харитон, а Семёнов-де перевел Харитона в другой институт и завершил начатую им работу по цепным реакциям. Нобелевскую премию за цепные реакции присудили сначала Сирилу Хиншелвуду, но благородный англичанин заявил, что основы его работы заложены Семёновым, и попросил разделить премию между ними.

Первым физиком-теоретиком мира Ландау считает немца Вернера Гейзенберга («Он придумал квантовую механику. Это совсем не детская игрушка: квантовая механика…»).

Глубоко уважает Нильса Бора, считает его великим физиком. Вспоминал о молодых годах, проведенных в Копенгагене у Бора: «Бор любил поговорить, но делал вид, что не любит. Когда его перебивали, он восклицал: «Ну, дайте же мне сказать хоть что-нибудь!..» Когда я называл своих оппонентов дураками, Бор кричал мне: «Ландау! Не ругаться, а критиковать!..» На семинарах у Нильса Бора мы забавлялись детскими игрушками и стреляли из маленькой пушечки… Макс Планк пожаловался Бору: «А, всё-таки это очень трудная для понимания вещь — квантовая механика». Бор возразил: «Ну что вы! Это вообще нельзя понять!» Планк юмора не понял…

Когда я похвастался, что встречался в Париже с Луи де Бройлем, Ландау обронил фразу: «Он сделал-то мало. И вообще фразёр, американец…» Сделал де Бройль, действительно, немного. Но почему он назвал его «американцем»? Или он вообще скептически относится к американским теоретикам? Не понял…

Об Эйнштейне говорит: «Эйнштейн такой великий человек, что дальше — некуда!», но при этом добавил: «Эйнштейн, кажется, так и не понял квантовой механики…» Ландау говорит о нём, как о лучшем в мире человеке вообще, которого он встречал в жизни.

* * *

Некоторые мысли, высказанные Петром Леонидовичем Капицей накануне его 70-летия:

— Учёный не только учит в вузе, он сам там учится. Дебай[134] мне рассказывал, что когда де Бройль сделал свою работу, он попросил в Цюрихе своего коллегу Шрёдингера[135] объяснить её студентам. В результате уже в Кембридже появилось «уравнение Шрёдингера». Стокс давал своим студентам задачи, которые якобы не имели решения, а Максвелл[136] одну такую задачу решил!

— Молодёжь должна заниматься тем, чего она не понимает.