— В «Дне втором» Володя мучался потому, что гибла старая интеллигенция. Он чувствовал, что гибель её неминуема. Но там есть и Коля, жадный до жизни человек. Он приветствовал всё! Он ел и хорошее, и плохое, и горькое, и сладкое, и от всего был в восторге. Он не знал искусства, но он был в восторге! Это были свиньи, но это были крылатые свиньи! А теперь? Я получил письмо из Магнитогорска: «Хочу знать, как жить рождённым в 1938 году…»
Мы с Юркой задавали Илье Григорьевичу много разных вопросов, в частности просили подсказать автора для статьи. Он назвал Казакевича, Веру Панову, Виктора Некрасова. Кстати, о Некрасове он и до этого вспоминал («Кто из наших писателей знает живопись? Очень немногие. Вот Некрасов, он понимает живопись…»). Несколько раз вспоминал он Слуцкого. Говоря о Пастернаке, обронил такую фразу: «Теперь все, даже Грибачёв[58]
, считают, что сборник стихов Пастернака надо издать».Говорили о смелости. Эренбург рассказывал, как к нему пришёл пьяный хулиган из местных, рассказывал о своём стороже Иване Ивановиче. Почему-то вспомнили Павлика Морозова. Потом разговор зашёл о воспитательнице испанских детей. Когда беседа наша коснулась разведчиков, Илья Григорьевич уже нас слушал, но, по моим наблюдениям, слушает Эренбург с меньшей охотой, чем говорит. Говорить он умеет, пауз мало, нить разговора держит крепко, и, чтобы «повернуть» беседу, надо его перебивать, выхватывать из его рук «вожжи».
Собака Тайга тёрлась мордой о мой новый чёрный костюм, оставляя на нём дым белой шерсти. Милая, ласковая, большая собака. Где-то в глубине дома невпопад куковала механическая кукушка: часы показывали совсем другое время.
Было очень темно, когда мы уходили. Он проводил нас до крыльца, сунул нам в руки свою маленькую смуглую ладошку. У меня с собой была его книга «Французские тетради», я хотел попросить автограф, но не решился.
Фрагменты из выступления И. Г. Эренбурга в клубе «Дружба» в феврале 1961 года:
— Это трогательно, когда в 1961 году люди говорят об искусстве… Ещё при жизни Чехова в 1888 году уже говорили, что наука обгоняет искусство. Но Жолио-Кюри любил живопись, Ланжевен — поэзию, Эйнштейн — музыку. Спор о гибели искусства смешон. Мне было бы интересно узнать не то, живо или умерло искусство, а сузился или расширился круг его потребителей, это для меня важно…
Родители дают детям образование и думают, что этого достаточно. Знаний только одних точных дисциплин — недостаточно. Какая утилитарная польза от искусства? Такая же, как от ракеты, летящей к Венере: познание мира…
Что такое досуг? Искусство быть читателем и зрителем… Говорили, что Гамлетов столько, сколько актёров играло Гамлета. Неверно. Гамлетов было столько, сколько было зрителей…
Живописная культура у нас более заброшена, чем музыкальная, не говоря уже о литературе. Шостакович — явление долгое и большое. Нельзя за один день осмотреть Эрмитаж, если любишь искусство. Зримый мир, разгаданный художником, даёт полную свободу живописному отражению. Абстрактная живопись существовала всегда. Орнамент — разве это не абстрактная живопись?
Самое противное в человеке — равнодушие. Равнодушие — это торжество мещанской сущности.
Что такое формализм? Это отсутствие идеи, чувства и вдохновения. Хлебников — поэт для поэтов…
Напечатал «У колыбели звездолётов. Репортаж с испытаний двигателей космических ракет». ЮП[59]
считает, что мы всем «вставили фитиль». Я просто рассказал о том, как в 1953 году (бог весть сколько времени уже прошло!) испытывали двигатели для королёвской «двойки»[60]. «Сенсация» эта пахнет нафталином. Не говоря уже о том, что «двойка» — никакая не космическая ракета.Ну как можно остаться равнодушным к письму Михаила Августовича Чижевского из Тарту, который прислал целый научный труд с иллюстрациями, в котором доказывает, что атомы вполне можно разглядеть невооружённым глазом, если знать, где надо надавить на глазное яблоко?!
Книжка 16
Март — октябрь 1961 г.
«У нас производство ракет поставлено на конвейер. Недавно я был на одном заводе и видел, как там ракеты выходят, как колбасы из автомата, ракета за ракетой выходит с наших заводских линий».
Н. С. Хрущёв