В Британском музее в Лондоне нашёл тысячелетней давности ассирийский барельеф, без которого не обходится ни одна иллюстрированная книжка по подводному спорту. Озеро. Остров. Крепость на острове. Лучники у крепости. А под водой несколько разведчиков плывут, прикрепив на груди кожаные мешки с воздухом. Трубка от мешка идёт ко рту. Барельеф считается древнейшим изображением подводных пловцов.
Музей восковых фигур мадам Тюссо. Интересно по первому разу, но ощущается потаённый запах нафталина; всё это, по моему разумению, принадлежит веку XIX…
Замечательная атмосфера лондонского «паба». Пьют мало, а курят много. Гул голосов, но, когда входит полицейский (обычно очень высокий парень, где они только находят таких верзил!) — голоса разом стихают. Никак не могу разобраться: от страха или от уважения. Игорь говорит, что от уважения.
Этот засранец — главный редактор «Scottsmana» — оказывается, напечатал статейку в своей газете о нашем визите в редакцию в Эдинбурге, в которой утверждал, что «Ярослав Голованов мечтает работать в «Scottsmane»!» Я разволновался: ведь могут сделать на всю жизнь невыездным, но Игорь убеждал меня, что подобные подлянки англичане делают на каждом шагу, и все в посольстве к этому уже привыкли.
В Лондоне армяне вымыли уши, нацепили галстуки и отправились к британским соотечественникам с чемоданом коньяка. Вернулись за полночь злые, как черти. Денег, как они рассчитывали, местные армяне им не дали и даже на подарки не расщедрились, а коньяк выпили…
Замечательное письмо в редакцию! Просто готовый киносценарий!
«Дорогая редакция! Я рабочий ЧМЗ Мы… (далее неразборчиво)… цех №1. В газете я… (опять очень неразборчиво. Можно догадаться, что речь идёт о какой-то маленькой заметке в «Клубе любознательных».) Я, конечно, не живо…, а молодожён. 4 года я состою в списке молодожёнов, но комнату всё ещё не могу получить. Жена живёт тоже в общежитии, как и я, она во 2-м, а я в первом. Летом мы ходим в лес. Там не успеешь снять брюки, как тебя грызут комары и всякие букашки. Вот нам советским молодожёнам очень нужна мазь от комаров. Я очень рад, что изобрели такую мазь. Только в нашей стране всё делается на благо людей. Я, советский молодожён, хочу выразить учёному-изобретателю благодарность от себя лично и от жены. И от всех молодожёнов ЧМЗ… получу я не скоро.
Дорогая редакция! Я вас очень прошу: как быстрее достать эту мазь? Она молодожёнам очень требуется. Сообщите пожалуйста адрес завода-изготовителя. Мой адрес: г. Челябинск 17, ул. Б. Хмельницкого, 1-е общежитие, кв. 5. Фёдорову Виктору Н.
Вам наверно смешно, может думаете, что я дурак. Я комсомолец. В армии, во флоте я был старшим боцманом. Воспитывал у матросов культуру и любовь к Родине, к морю. А сейчас меня, как пса грызут комары с верху. А жену муравьи с низу. Помогите мне молодожёну, как жить дальше?»
С Николаем Павловичем Смирновым-Сокольским встречался я много раз. Познакомил меня с ним отец. Вскоре после войны в летнем театре сада «Эрмитаж» была подготовлена большая эстрадная программа. Конферировали Дарский и Миров, пел Рашид Бейбутов[71]
, который находился тогда в зените своей славы. Молодой, с блестящим пробором, иссиня выбритый, напоминающий какую-то откормленную, холёную тропическую птичку, Рашид упивался визгом девчонок. В той же программе выступали куплетист Илья Набатов и Николай Павлович Смирнов-Сокольский, который, к слову, очень не любил Набатова.Смирнов-Сокольский читал свой собственный фельетон. Названия не помню. В те годы наиболее популярны были два его фельетона. Один назывался «Проверьте ваши носы», второй — «У книжной полки». Н.П. был одним из старейших эстрадников, хранителем традиций русской эстрады. Его чёрная бархатная толстовка и большой белый бант были для зрителей символом довоенного бытия, один их вид как бы говорил: «ну вот, все ужасы позади, заживём по-старому, теперь всё будет хорошо…»
Манера исполнения Сокольского была в высшей степени своеобразна. Как-то согнувшись, накренившись вперёд, он вбегал на сцену и… начинал говорить! Говорить быстро, убеждённо, чутко контактируя со зрительным залом. Иногда речь его вдруг становилась задумчивой, порой — строгой, даже обличительной. Но чаще всего это был каскад интересных весёлых каламбуров и намёков, быстрая, с трудом фиксируемая смесь скороговорок, так что зритель еще не успевал переварить услышанное, как получал новую порцию острот.