Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Амиран привёз меня в Союз архитекторов. Реки вина и горы фруктов. Рассказываю, как летели и всуе упоминаю Беллу. У них просто глаза загорелись: «Ты с ней знаком?! Можешь пригласить её к нам?!!» Звоню в «Иверию» Белле, объясняю ситуацию, говорю: «Выручай меня, приезжай или они меня зарежут…» Она пообещала приехать. Мои грузины уселись около двух телефонов и начали наперегонки кричать в трубки по-грузински: «Гыр-гыр-гыр, дзе-дзе-дзе, вал-вал-вал, Ахмадулина!!!» Буквально через 5 мин в Союз архитекторов посыпался народ с букетами, ящиками фруктов и коньяка. Когда приехала Белла, их восторгу не было конца. Её толстая книга «Сны о Грузии», изданная в Тбилиси в прошлом году, сделала её в равной мере и русским, и грузинским поэтом. Когда я вижу её, меня всегда охватывает печаль. Я остро ощущаю свое душевное несовершенство, толстоту своей кожи, никчемность чувств и грубость сердца. Я смотрел на неё и думал, что в будущем наверняка отыщутся люди, которые будут остро завидовать мне и всем окружающим её в эти минуты — милым молчаливо влюбленным архитекторам, солнцу и желтым листьям, которые тоже слушают и видят её.

* * *

Открытие «Дней» в Доме правительства. Пошли с Юрой, но при входе в зал очень вежливые мальчики в чёрных костюмах попросили меня пройти на сцену в президиум. Я сопротивлялся, но они, улыбаясь, сказали, что в зал пустить меня не могут. Я прокрался в президиум и тихонько сел в последнем ряду с самого края. Вокруг — одни секретари Союза и начальники. Шеварднадзе[406] произнёс очень хорошую речь о грузинско-русских литературных связях, озвучив, как я предполагаю, мысли моего друга Темо[407].

Сидеть в президиуме невероятно скучно, и я проводил акустические опыты с маленьким наушником, который вешают на ухо. Оказалось, что кожа плохо ощущает воздействие звуковых волн. Кончик языка и губы вообще ничего не слышат. Лучше всего чувствуют звук центральные районы подушечек пальцев, где дактилоскопический лабиринт сворачивается в точку. Возможно, существуют и более восприимчивые места, но неблагоприятные условия (фоторепортёры и телевидение) воспрепятствовали продолжению моих экспериментов.

Когда все навыступались, и занавес отгородил зал от сцены, Шеварднадзе пригласил всех «на рюмку чая». Он первым выбрался из-за стола президиума и пошёл за сцену, а поскольку я сидел самым крайним, я пошёл за ним. За сценой был узкий длинный проход между задником сцены и стеной с окнами, выходящими на проспект Руставели. Там и был накрыт стол. Пространство было крайне ограничено, и мы с Шеварднадзе пробирались вдоль стола: он спиной к окнам, я — спиной к заднику. Добравшись до конца, мы уселись как раз друг против друга. Я увидел недоумённо-возмущённые лица Суровцева[408], Казаковой[409] и других секретарей Союза, не понимавших, откуда я вообще взялся.

Мы мило беседовали с Шеварднадзе, Эдуард Амвросиевич отвлекался лишь на произнесение ритуальных тостов. Я сказал, что о нём в Грузии и за её пределами ходит много легенд и попросил рассказать, что правда, а что домыслы. Он рассказал. Потом я постарался дать «набойку» всем моим тбилисским друзьям, особенно Геле Лежаве. Потом он поинтересовался, как мне понравился Тбилиси.

— Я здесь уже не в первый раз, город прекрасный, — сказал я. — Единственное замечание: становится всё меньше хашных[410]. Вместо них открывают пельменные. Наверное, правильнее оставить пельменные Новосибирску, там их место…

— Ну, не знаю, — сказал Шеварднадзе. — Если надо, я всегда хаши найду…

— Если бы я был первым секретарём ЦК, я бы тоже нашёл, — улыбнулся я.

Позади Шеварднадзе, прижавшись задницей к окну, стоял молодой человек в чёрном костюме и записывал в блокнотик мои соображения по тбилисскому нарпиту. Это очень мне понравилось: никогда в жизни за мной так внимательно не записывали.

Когда вечером пировали с моими друзьями-архитекторами: Амираном Бахтадзе, Аликом Джапаридзе и др., и я рассказал о разговоре с Шеварднадзе про хашные, они кричали, что первую же вновь открытую хашную они назовут «Ярослав».

* * *

Попробуйте покакать так, чтобы получилась лишь одна какашка. Не выйдет! Не есть ли это напоминание природы о том, что и нам надлежит не быть одинокими?

* * *

Камни храма в Гелати весят от 6 до 10 т. Царь Давид-строитель одной рукой причесывал волосы, а другой — нёс камень.

* * *

Величайшее из чудес земли — рыжие грузинские дети!

* * *

«В космосе» художника Кухалашвили. Космический корабль похож на квеври — большие, с дном на конус кувшины для вина, которые зарывают в землю. Его корабль национален, и это замечательно!

* * *

Самую красивую грузинку, которую я видел в своей жизни, зовут Нанули Первели. Нет, вру! Есть ещё одна! Цици Чахнашвили! Если они близко, ни на кого смотреть более невозможно!! Жених Цици Левон Курашидзе не отходит от неё ни на шаг. И я его понимаю! Если он отвернётся, её сцапают мгновенно! Я сам сцапаю!

* * *