Познакомился с художником Сергеем Подмарёвым. Показывал мне свои работы. Хороший художник. Выпили с ним водки. Подарил очень хороший натюрморт.
В знаменитом фильме «Путёвка в жизнь» роль беспризорника Мустафы сыграл молодой паренёк-мариец Йыван Кырля и сразу стал знаменитым на весь Союз. Мейерхольд писал: «Успех «Путёвки…» держится на двух улыбках: Баталова и Кырли».
В Козьмодемьянске сопровождавший меня секретарь райкома комсомола Валериан Петров сказал, что никуда меня не повезёт, пока не покажет местный музей. С тупой покорностью туриста я согласился на эту встречу с витринами, где в старой соломе сидит заяц-русак, в пыльной вате — заяц-беляк, рядом непременная кость шерстистого носорога, и вдруг очутился в уютнейшей картинной галерее, где висели отличные полотна Брюллова, Маковского, Судковского, Архипова, Жуковского и даже великого Питера Брейгеля-старшего, которые могли бы сделать честь любому столичному музею. А я ведь, признаться, и не знал о существовании этого города, который видел Пушкина и Шевченко, Герцена и Дюма, Короленко и Горького.
Козьмодемьянск был крупным перевалочным пунктом хлебных караванов России. Сами хлебные купцы-воротилы приезжали сюда редко, всем командовали приказчики. В нашем представлении приказчик — лизоблюд, подхалим и недоросль, а они-то и собирали эти картины.
Прямо у ног моих, на изломе круто бегущего вниз берега, лежал чистый, но явно не зимний, белизны мокрого сахара, снег, а за ним стояли молодые, нестерпимо яркие берёзы, за которыми всё пространство уже было заполнено Волгой со множеством островов, плесов и просто торчащим из воды кустарником, погожим на странно неподвижные клубы зеленоватого дыма.
Знаменитая романовская овца плодится круглый год, даёт по несколько ягнят за один окот и в полугодовалом возрасте становится обладателем отличной шкуры: лёгкой, прочной и красивой. Всемирное увлечение дублёнками подвигнуло местные власти к созданию огромного овцеводческого комплекса «Марий Эл» («Земля марийская») в Шойбулаке рядом с Йошкар-Олой, где романовскую овцу будут выращивать, забивать, получать мясо, выделывать шкуры и тут же шить из них столь дефицитные дубленки. Ну, чего же лучше?! Однако…
Не учли, что романовская овца возникла в небольших хозяйствах. Для современных индустриальных методов разведения овца эта абсолютно непригодна. Бронхопневмония косит ягнят, оптимальных рационов питания нет, параметры микроклимата неизвестны. Овец берегут. Объявлен строжайший карантин. Чтобы посмотреть овчарню, мне потребовалось разрешение Министерства сельского хозяйства республики. Нет ни мяса, ни шкур для дублёнок, народ с комплекса бежит…
Если исключить сладкую маяту при виде юных женщин в лёгких платьях с глубоким вырезом на груди, или в сарафанах, позволяющих подсмотреть пряную тень подмышек, или в лёгких юбках, которые властно задирает ветер, когда нельзя отвести глаз от живых ног и не терпится увидеть… Что увидеть?! Чего я не видел?! Сам не знаю, что… Но если исключить всё это, решительно не могу отдать предпочтения лету в сравнении с другими временами года. Пушкин прав: зной, пыль, комары, мухи. И работается плохо.
Кузнец завода «Рабочий металлист» в Костроме Павел Миронов — телепат. Безошибочно угадывает зрительные образы. Надо бы к нему съездить.
Из Бориса Пастернака:
«…не жертвуйте лицом ради положения…»
«При огромном тепле, которым окружают нас народ и государство, слишком велика опасность стать литературным сановником». (Из речи на 1-м съезде Союза писателей. Москва, 1934.)
«…Чем больше будет счастья на земле, тем легче будет быть художником». (Из речи на Международном конгрессе писателей в защиту культуры. Париж, 1935.)
«Нужно писать вещи небывалые, совершать открытия и чтобы с тобой происходили неслыханности, вот это жизнь, остальное всё вздор». (Из письма друзьям в Грузию.)
Женщины — большие специалистки по микрозакрепощениям. Сначала я просто помогал Тузику[441]
стелить постель. Постепенно это превратилось в повседневную мою обязанность. Гнуснейшее, кстати сказать, занятие уже по своей сизифовой бессмысленности: ведь вечером опять разбирать. Но я смирился. Единственное, что себе позволяю — всякий раз стелить по-новому. То одеяло под подушку, то поверх. Сегодня загну так, завтра этак. Иначе вообще рехнуться можно.Лилипутам можно платить зарплату поменьше, потому что у них желудок уже.
Больных становится тем больше, чем больше успехи медицины. Люди просто часто не знают, что они больны, а медицина всё чаще им рассказывает об этом, и они начинают лечиться.
Как славно было бы хоть месяцок пожить беззаботно, с пустой головой, как юный гусар, у которого одна забота: на шпоры не насрать.