Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Князь Ярослав сыновей одаривал городами. Пятый сын Константин получил Галич, а шестой Михаил — Москву. Хоть и не укладывается это в голове, когда смотришь на сей тишайший городишко, но в XIII в. Галич был и побольше, и поважнее, и побогаче, чем Москва.

Но почему всё-таки именно Москва в конце концов взяла верх? В чём тут секрет? Историки и экономисты, конечно, наперебой разобъяснят всё торговыми путями и «выгодным географическим положением». Будто у Москвы с её ничтожной речкой положение выгоднее, чем, скажем, у Горького или Куйбышева. Нет, есть, есть тут какой-то секрет…

* * *

Чухлома славна своими карасями. Рыба с кисть руки, спина толстая, красавцы караси! В XVII в. возили их в бочках к царскому столу, а через 300 лет — в подарок Юре Гагарину. Карась этот может составить настоящую славу Чухломе. Если придушить браконьеров, да наладить рекламу («Только в Чухломе вы можете попробовать рыбу, которую ел царь Пётр!»), туристы клюнут на карасей, а туристы — это деньги, рабочие места, строительство. Чухлома должна помочь выжить карасю, а карась поможет жить Чухломе.

* * *

Как всё-таки птицы обходятся без рук?!

* * *

«Юмор — единственное средство борьбы с окружающей средой».

Юрий Рост

* * *

Владимир Львович Кассиль — сын писателя, удивительно на него похожий, такой же некрасивый, такой же обаятельный, тактичный, воспитанный. Узкие ладони, холёные ногти. Говорят, отличный врач. Слегка пижон, аккуратист. Сидя, незаметно ощупывает под коленками дорогие фланелевые брюки: не мнутся ли?..

Габриель Гарсиа Маркес.

* * *

Дежурил в редакции. Устал. Дома один. Вдруг остро почувствовал, как соскучился по папе. А может быть, «тот свет» всё-таки есть, и он сегодня тоже вспомнил меня?..

19.8.79

* * *

Японцы по виду написанных иероглифов могут судить о настроении человека в момент их написания.

Не здесь ли будущая надхудожественная литература — книги, скопированные с рукописей, без типографского набора, строгая графика которого убила живой нерв руки?

А разве не чувствуется разница в самом тоне фразы, написанной, скажем, готическим шрифтом? Как прекрасно написал Андрей Битов о красоте армянского алфавита! Просто японцы тоньше нас и лучше всё это чувствуют.

* * *

Гек Бочаров где-то в Южной Америке познакомился с гениальным писателем Габриелем Гарсиа Маркесом. Маркес прилетел в Москву как член жюри Международного кинофестиваля, и Гек пригласил его к себе домой на ужин. Меня он тоже пригласил и поручил «добыть певицу». Я позвонил Елене Камбуровой, но у неё концерт. Она рекомендовала свою подругу, которая поёт по-испански.

За полчаса до прибытия мэтра выяснилось, что в подъезде сломался лифт, а квартира Гека где-то на 16-м этаже. Родился план воспользоваться лифтом в соседнем подъезде, вывести нобелевского лауреата на крышу и по крыше провести в подъезд Гека. Но Маркес, которого привёз Володя Весенский[450] и которого Гек встречал внизу, этот план отверг и пешком взобрался на 16-й этаж. Первое, что он сказал, войдя в квартиру:

— Ну, сегодняшний ужин я заслужил…

Маркес — маленький, седеющий, плотный, в чёрном, предельно простом костюме, в рубашке с мелкой чёрно-белой сеточкой, в коротких мягких чёрной кожи остроносеньких полусапожках, похожих на те, которые носили курсистки в начале века. Мало ест, мало пьёт. Сухое вино чуть-чуть. Говорит не умолкая. О бедствиях Вьетнама: прошлых — военных и будущих — голодных. О своих надеждах, что Никарагуа удастся избежать чудовищного бюрократизма Кубы. О Фиделе и Рауле Кастро, беспомощных в желании преодолеть этот бюрократизм. О курьёзах советского сервиса. О нежелании продавать Голливуду права на экранизацию своих романов. О своих симпатиях к сандинистам. О порочности литературной критики. О своей 10-летней работе в газете и её принципиальном отличии от работы литературной. («Я писал первую фразу «Осени патриарха» три месяца. Но когда я, наконец, написал её, я понял, каким будет весь роман…»)

Маркес не показался мне человеком откровенным. Он знает себе цену, знает кому, что, где, как говорить, он очень себе на уме. Когда я спросил его: «Что интересует вас по-настоящему, кроме политики?», он с истинно латиноамериканской запальчивостью, которая словно приглашала вступить в спор, воскликнул: «Ничего!!» Я не поверил ему. Человек столь необычайного таланта не может, а если может — не имеет права заниматься политикой, этой сиюминутной вознёй, не может мыслить с ущербной примитивностью телеведущих. Это гибельно для художника-мыслителя, каким безусловно является Маркес. В своё время политика погубила ярчайший талант Маяковского.